Себастьян Сальгадо (Sebastiao Ribeiro Salgado) – бразильский документальный фотограф и один из крупнейших фотожурналистов в мире. Он посетил более 100 стран, в которых собирал материал для своих фотографических проектов. Передвижные выставки его работ представлены по всему миру. Директор галереи Хэл Гулд считает Сальгадо самым важным фотографом начала 21 века.
С 2001 года Сальгадо посол доброй воли ЮНИСЕФ. Он стал почётным членом Американской академии искусств и наук в 1992 году и был награждён медалью столетия Королевского фотографического общества и почётной стипендией (HonFRPS) в 1993 году.
Себастьян Сальгадо - знаменитый бразильский фотожурналистСальгадо родился 8 февраля 1944 года в бразильском муниципалитете Айморес, штат Минас-Жерайс. Он получил степень магистра по экономике в Университете Сан-Паулу и работал экономистом в International Coffee Organization. По поручению Всемирного банка Сальгадо часто бывал в Африке, тогда он всерьёз задумался о фотографии. Решение отказаться от карьеры экономиста и переключиться на фотосъёмку пришло в 1973 году. Первоначально он работал над новостными заданиями, больше склонялся к документалистике.
Сальгадо сотрудничал с фотоагентствами «Sygma» и «Gamma», но в 1979 году он присоединился к «Magnum Photos», из которого ушёл в 1994 году, чтобы вместе с женой Лелией Ваник открыть собственное агентство «Amazonas Images» в Париже. Он особенно известен социальной документальной фотографией рабочих в слабо развитых странах.
Сальгадо самостоятельно работает над крупными проектами, многие из которых опубликованы в книгах: «Другие Америки», «Сахель», «Рабочие», «Миграции», «Генезис». Последние три состоят из сотен изображений со всего мира. Наибольшую известность получили его изображения из золотого рудника «Серра Пелада» в Бразилии.
С 2004 по 2011 Сальгадо работал на проектом «Бытие». Он состоит из серии фотографий дикой природы, пейзажей, а также человеческих сообществ, которые продолжают жить в соответствии со своими наследственными традициями и культурами.
В сентябре и октябре 2007 года Сальгадо показал фотографии рабочих с кофейных плантаций Индии, Гватемалы, Эфиопии и Бразилии в бразильском посольстве в Лондоне. Он хотел повысить осведомлённость общественности о происхождении популярного напитка.
Вместе с Лейлой Себастьян с 1990-х годов работал над восстановлением небольшой части Атлантического леса в Бразилии. В 1998 году им удалось превратить этот край в заповедник и создать Instituto Terra, который посвящён лесовосстановлению, охране и экологическому образованию.
Сальгадо родился 8 февраля 1944 года в бразильском муниципалитете Айморес, штат Минас-Жерайс. Он получил степень магистра по экономике в Университете Сан-Паулу и работал экономистом в International Coffee Organization. По поручению Всемирного банка Сальгадо часто бывал в Африке, тогда он всерьёз задумался о фотографии. Решение отказаться от карьеры экономиста и переключиться на фотосъёмку пришло в 1973 году. Первоначально он работал над новостными заданиями, больше склонялся к документалистике.
Сальгадо сотрудничал с фотоагентствами «Sygma» и «Gamma», но в 1979 году он присоединился к «Magnum Photos», из которого ушёл в 1994 году, чтобы вместе с женой Лелией Ваник открыть собственное агентство «Amazonas Images» в Париже. Он особенно известен социальной документальной фотографией рабочих в слабо развитых странах.
Сальгадо самостоятельно работает над крупными проектами, многие из которых опубликованы в книгах: «Другие Америки», «Сахель», «Рабочие», «Миграции», «Генезис». Последние три состоят из сотен изображений со всего мира. Наибольшую известность получили его изображения из золотого рудника «Серра Пелада» в Бразилии.
С 2004 по 2011 Сальгадо работал на проектом «Бытие». Он состоит из серии фотографий дикой природы, пейзажей, а также человеческих сообществ, которые продолжают жить в соответствии со своими наследственными традициями и культурами.
В сентябре и октябре 2007 года Сальгадо показал фотографии рабочих с кофейных плантаций Индии, Гватемалы, Эфиопии и Бразилии в бразильском посольстве в Лондоне. Он хотел повысить осведомлённость общественности о происхождении популярного напитка.
Вместе с Лейлой Себастьян с 1990-х годов работал над восстановлением небольшой части Атлантического леса в Бразилии. В 1998 году им удалось превратить этот край в заповедник и создать Instituto Terra, который посвящён лесовосстановлению, охране и экологическому образованию.
Left: Des Moines, Iowa, Terry. Right: Columbus, Ohio, in the Bottoms neighborhood.
Bruce Gilden/Magnum Photos
There are 50 portraits in Bruce Gilden’s new book, Face, published by Dewi Lewis, and it’s a safe bet you’ll probably remember all of them.
That’s partly due to Gilden’s raw approach to street photography, a stark, in-your-face style; and partly due to his subjects, a mix of “characters,” as he calls them, who are often overlooked in society.
“The basis of this project is to show people who are left behind,” Gilden said. “A lot of these people are invisible and people don’t want to look at them and if you don’t look at them how can you help them? When you pay attention to those who are usually ignored, it makes their day. That’s not why I do it. I’m not claiming to be a humanitarian; I’m a photographer. I always photograph what’s interesting to me and it has always been people who are underdogs because I see myself as an underdog.”
Left: West Bromwich, Peter. Right: West Bromwich, Leanne.
Bruce Gilden/Magnum Photos
Left: Las Vegas, Nevada, Donna. Right: Los Angeles, California, Sherie.
Bruce Gilden/Magnum Photos
Gilden worked on the series for a couple of years in the United States, the United Kingdom, and Colombia and was inspired to photograph subjects who reminded him of himself. But he’s also aware that the images will push buttons for those who aren’t fans of his style.
“I understand that people have difficulty looking at them,” he said about his work. “But I don’t understand why. I judge photography by what’s good, irrelevant of subject matter, irrelevant of anything else. I think that now everyone is being more judgmental, and a lot of people speak without knowledge. They don’t know what goes on in the streets or how it feels to work closely to people in the streets. There are many different views but most of these people are sheep; they just repeat what they think the world should be or what an opinion should be.”
In the 1960s he picked up a camera and apart from a few months here and there, he has rarely put it down since, creating his style over the years. He said finding new things that interest him and figuring out new ways to look at those things has kept him fresh.
“I photograph but I don’t look at it as a job, it’s a passion,” he said. “Passion is harder to maintain than love, love is a continuum and passion goes up and down. For me, when I won’t be able to do it any longer, I’ll quit and I’ll be the only judge of when that happens.”
Left: West Bromwich, Debbie. Right: West Bromwich, Mandy.
Bruce Gilden/Magnum Photos
David Rosenberg is the editor of Slate’s Behold blog. He has worked as a photo editor for 15 years and is a tennis junkie. Follow him on Twitter.
Андрей Звягинцев: "Прежде, чем я предложу список фильмов, которые необходимо увидеть, я поделюсь некоторыми соображениями относительно этой затеи. Уже не раз приходилось по просьбе разных изданий составлять короткие списки самых выдающихся фильмов, когда-либо снятых во всем мире. Ясное дело, что подобные списки всегда грешат даже не субъективностью, от этого никуда не денешься, а какой-то труднообъяснимой случайностью выбора. Я уже сам не раз замечал, что в одном списке у меня одни приоритеты, в другом – несколько иные. Конечно, все крутится вокруг одних и тех же имен, но расстановка их часто меняется, да и нередко в такой список попадают вдруг названия или имена, которых не было в прежних списках, притом, что это не новые какие-то картины, снятые вчера. В общем, странное это дело – расставлять иерархические оценки, поскольку они в сильной зависимости от случая – сегодня вдруг померещилось, что лучший фильм всех времен и народов этот, а уже завтра вдруг тот.
Чуть не забыл поделиться еще и следующим наблюдением: иногда, читая чужие пантеоны, вдруг бьешь себя по лбу – как же это я забыл упомянуть! Ну и, конечно же, всегда не хватает количества мест, определенных заказчиком опроса: в списке из десяти фильмов всегда найдется одиннадцатый. Вдобавок, сомневаюсь, что у читателя может возникнуть ошибочное впечатление, что предлагаемая кем-то десятка (пятерка) лучших – это тот пантеон, который избран из всего невероятного многообразия фильмов, снятых более чем за сотню лет. Даже трудно себе вообразить прилежного зрителя, который бы мог похвастать тем, что не упустил ничего. Это просто не в силах человеческих. Вот вам элементарная арифметика. Представим себе, что ежегодно в мире создается в среднем более 7 000 фильмов. А это очень приблизительная цифра и, скорее, заниженная. Помножьте эту цифру на 100, и выйдет примерное количество полнометражных фильмов, снятых за всю историю игрового кино.
Одним словом, это океан информации, океан, который ни одна человеческая жизнь не в состоянии переварить. Путем нехитрого подсчета, с огромной долей погрешности, округлив длительности фильмов до одного часа (исключительно для легкости счета), мы можем прийти к простому заключению, что для того, чтобы увидеть все снятые в мире фильмы человеку нужно было бы, отказавшись от сна, еды и прочих занятий, сидеть перед экраном 80 лет. Ясное дело, что общую массу всего этого безбрежного океана заполняет неисчислимое количество часов бездарного, не заслуживающего никакого внимания мусора. Ясное дело, что бесспорные или, скажем так, отмеченные многими шедевры встречались в истории кино не так часто, как этого, возможно, нам хотелось бы, но даже и концентрируясь только на них, невозможно увидеть все. Лично мне трудно похвастать прилежностью и системностью виденного. Всякий раз, когда я попадаю на берегу Черного моря в кинозал моего давнего друга-киномана Андрея Дементьева, коллекция фильмов которого насчитывает более 20 000 наименований, я гляжу на огромную стену стеллажей и бессильно опускаю руки, отчетливо понимая, что даже среди этих полок стоят фильмы, которых я не увижу никогда.
Настоящий список, можно сказать, имеет случайный характер. Строгим в нем является только то, что он целиком сосредоточен на игровом постановочном кино. Повторю, я не считаю себя прилежным зрителем, у меня очень много белых пятен на этой карте. Пятен, которые я по возможности неспешно и помалу заполняю. Список этот был однажды составлен по просьбе студентов в течение нескольких часов, по памяти, без оглядки на справочники и энциклопедии. И потому, конечно же, не исчерпывает всей полноты темы. Я попытался вспомнить все удивительные минуты потрясений, пережитых мною перед экраном и записал эти воспоминания. Когда я удовлетворился, почувствовав, что вычерпал из своей памяти все или почти все счастливые минуты созерцаний, я поставил точку и намеренно впоследствии не подвергал этот список какой бы то ни было редактуре, поскольку думаю, ценность его в том и состоит, что он собран почти безответственно и, именно в виду случайных причин причудливой избирательности нашей памяти, неполон. И последнее: в порядке перечисления имен нет никакой иерархии. То есть, если Жан Виго стоит в списке ниже Одзу или Дзурлини, то это не значит ничего, кроме причуд в работе памяти".
Итак.
Список имен (смотреть все):
Робер Брессон
Микеланджело Антониони
Андрей Тарковский
Ингмар Бергман
Акира Куросава
Эрик Ромер
Братья Дарденны
Алексей Герман
Список фильмов:
Робер Брессон "Приговоренный к смерти бежал", "Дневник сельского священника", "Наудачу, Бальтазар", "Процесс Жанны Д`Арк", "Мушетт"
Микеланджело Антониони "Приключение", "Ночь", "Затмение", "Blowup" ("Фотоувеличение")
Акира Куросава "Семь самураев", "Расёмон", "Телохранитель", "Трон в крови"
Карл Теодор Дреер "Слово", "День гнева"
Луис Бунюэль "Дневная красавица", "Скромное обаяние буржуазии", "Назарин"
Ингмар Бергман "Осенняя соната", "Персона", "Земляничная поляна", "Причастие", "Девичий источник", "Шепоты и крики", "Молчание"
Андрей Тарковский "Андрей Рублев", "Зеркало", "Сталкер", "Жертвоприношение"
Эрик Ромер "Моя ночь у Мод", etc.
Братья Дарденны "Дитя", "Розетта", "Сын"
Джон Кассаветис "Мужья", "Тени", "Лица"
Теренс Малик "Новый Свет", "Дни жатвы", "Тонкая красная линия"
Отар Иоселиани "Листопад", "Жил певчий дрозд", "Пастораль", "И стал свет"
Алексей Герман "Проверка на дорогах", "20 дней без войны", "Мой друг Иван Лапшин"
Джим Джармуш "Вне закона", "Страннее, чем рай", "Мистический поезд"
Стенли Кубрик "Барри Линдон", "Одиссея ХХI века", "Тропы славы"
Вим Вендерс "С течением времени", "Алиса в городах", "Небо над Берлином"
Ларс фон Триер "Рассекая волны", "Догвиль"
Михаэль Ханеке "Пианистка", "Белая лента"
Вонг Кар-Вай "Любовное настроение", "Чунгинкский экспресс"
Мартин Скорсезе "Таксист", "Злые улицы", "Бешеный Бык"
Альфред Хичкок "Психо", "Головокружение", "Птицы"
Витторио де Сика "Похитители велосипедов", "Умберто Д."
Вуди Аллен "Интерьеры", "Матч Пойнт", "Манхэттен", "Энни Холл"
Клод Соте "Нелли и господин Арно", "Мелочи жизни"
Дэвид Линч "Синий бархат", "Шоссе в никуда"
Бела Тарр "Сатантанго", etc.
Федерико Феллини "Сладкая жизнь", "8 1/2"
Бернардо Бертолуччи "Последнее танго в Париже", "Конформист"
Питер Гринуэй "Повар, вор, его жена и ее любовник", "Книги Просперо"
Ясуджиро Одзу "Токийская история" etc.
Чарли Чаплин "Золотая лихорадка"
Андрон Кончаловский "История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж, потому что гордая была", "Поезд-беглец"
Валерио Дзурлини "Пустыня Тартари"
Хероси Тесигахара "Женщина в песках"
Питер Брук "Модерато кантабиле"
Луи Маль "Любовники"
Жак Риветт "Прекрасная спорщица"
Сэм Мендес "Красота по-американски"
Такеши Китано "Фейерверк"
Пол Томас Андерсон "Магнолия"
Братья Коэны "Фарго"
Жан Кокто "Орфей"
Райнер Вернер Фассбиндер "Почему господина Р. охватило безумие"
Карлос Рейгадас "Безмолвный свет"
Геннадий Шпаликов "Долгая счастливая жизнь"
Глеб Панфилов "В огне брода нет"
Александр Медведкин "Счастье"
Жан Виго "Аталанта"
Эрмано Ольми "Дерево для башмаков"
Орсон Уэллс "Процесс"
Марко Феррери "Дилинджер мертв"
Пьер Паоло Пазоллини "Теорема"
Питер Богданович "Последний киносеанс"
Жан-Люк Годар "На последнем дыхании"
Франсуа Трюффо "400 ударов"
Фридрих В. Мурнау "Восход солнца"
Энг Ли "Ледяной ветер"
Годфри Реджио "Коянискацци"
Мир вам ничего не должен – он был тут раньше вас.
— Марк Твен
Читатель спрашивает:
А почему Вселенная не сжалась в чёрную дыру сразу после Большого взрыва?
Честно говоря, я и сам об этом много думал. И вот почему.
Вселенная в наше время полна всего. Наша галактика — это крутой замес из звёзд, планет, газа, пыли, большого количества тёмной материи, содержащая от 200 до 400 миллиардов звёзд, и весящая в сумме в триллион раз больше, чем вся наша Солнечная система. Но наша галактика — всего лишь одна из триллиона галактик схожего размера, разбросанных по Вселенной.
Но как бы ни была массивна Вселенная, эта масса распределена по огромному пространству. Наблюдаемая часть Вселенной составляет в диаметре порядка 92 миллиардов световых лет, что по сравнению с границами нашей Солнечной системы трудно себе представить. Орбита Плутона и других объектов пояса Койпера составляет 0,06% от светового года. Поэтому у нас есть огромная масса, распределённая по огромному объёму. И хотелось бы представить, как они соотносятся друг с другом. Ну, наше Солнце весит 2*10^30 кг. Это значит, что оно содержит 10^57 протонов и нейтронов. Если учесть, что во Вселенной содержится 10^24 солнечных масс обычной материи, получается, что в сфере радиусом 46 миллиардов километров содержится 10^81 нуклонов. Если посчитать среднюю плотность Вселенной, она окажется равной примерно двум протонам на кубический метр. А это МИЗЕР!
Поэтому, если начать думать о ранней стадии развития нашей Вселенной, когда вся материя и энергия были собраны в очень маленьком пространстве, которое было гораздо меньше даже нашей Солнечной системы, приходится задуматься над вопросом нашего читателя.
Когда Вселенная была возрастом в одну пикосекунду после Большого взрыва, вся эта материя, содержащаяся сейчас в звёздах, галактиках, кластерах и суперкластерах Вселенной, находилась в объёме меньшем, чем сфера с радиусом равным текущему радиусу орбиты Земли.
И, не умаляя теории насчёт того, что вся Вселенная уместилась в таком маленьком объёме, скажем, что нам известны чёрные дыры, которые уже существуют, и масса которых гораздо меньше массы Вселенной, а их размер при этом гораздо больше, чем упомянутый объём! Перед вами — гигантская эллиптическая галактика Messier 87, самая большая галактика на расстоянии в 50 миллионов световых лет от нас, что составляет 0.1% от радиуса наблюдаемой Вселенной. В её центре есть супермассивная чёрная дыра, с массой в 3.5 миллиардов солнечных. Это значит, что у неё шварцшильдовский радиус — или радиус, из которого не может убежать свет. Он составляет примерно 10 миллиардов километров, что в 70 раз больше расстояния от Земли до Солнца.
Так что если такая масса в таком маленьком объёме приводит к появлению чёрной дыры, почему же масса в 10^14 раз большая, находясь в ещё меньшем объёме, не привела к появлению чёрной дыры, а, очевидно, привела к появлению нашей Вселенной?
Так она чуть и не привела. Вселенная со временем расширяется, а скорость её расширения уменьшается по мере нашего движения в будущее. В далёком прошлом, в первых пикосекундах Вселенной скорость её расширения была намного, намного больше, чем сейчас. Насколько больше?
Сегодня Вселенная расширяется со скоростью примерно 67 км/с/МПк, что означает что на каждый мегапарсек (примерно 3,26 миллиона световых лет) на котором что либо находится от нас, расстояние между нами и этим объектом расширяется со скоростью 67 километров в секунду. Когда возраст вселенной составлял пикосекунды, эта скорость была ближе к 10^46 км/с/МПк. Чтобы представить себе это, можно сказать, что такая скорость расширения сегодня привела бы к тому, что каждый атом материи на Земле удалялся бы от других так быстро, что расстояние между ними увеличивалось бы на световой год каждую секунду!
Это расширение описывает уравнение выше. На одной его стороне есть H, хаббловская скорость расширения Вселенной, а на другой — много всякого. Но самое важное – это переменная ρ, которая обозначает плотность энергии Вселенной. Если H и ρ идеально сбалансировать, Вселенная сможет прожить очень долго. Но даже небольшой дисбаланс приведет к одному из двух очень неприятных последствий.
Если бы скорость расширения Вселенной была чуть поменьше, относительно количества её массы и энергии, то нашу Вселенную ждал бы почти мгновенный коллапс. Превращение в чёрную дыру или Большое сжатие произошло бы очень быстро. А если бы скорость расширения была бы чуть-чуть повыше, то атомы вообще бы не соединились друг с другом. Всё расширялось бы так быстро, что каждая субатомная частица существовала бы в своей собственной Вселенной, и ей не с чем было бы взаимодействовать.
А насколько должны были отличаться скорости расширения для получения таких разных результатов? На 10%? На 1%? На 0.1%?
Берите выше. Потребовалась бы разница менее чем в 1/10^24, чтобы дать Вселенной время просуществовать в течении 10 миллиардов лет. То есть, даже отличия на 0.00000001% от произошедшей скорости расширения было бы достаточно, чтобы Вселенная сколлапсировала бы обратно меньше чем за секунду, если бы расширение было слишком медленным. Или для предотвращения формирования даже одного атома гелия, если бы расширение было слишком большим.
Но у нас ничего этого нет: у нас есть Вселенная, представляющая собой пример почти идеального баланса между расширением и плотностью материи и излучения, и отличается текущее состояние от идеального баланса всего лишь на очень небольшую ненулевую космологическую константу. Почему она есть, мы объяснить пока не можем, но может быть, вам понравится изучать то, что её не объясняет!
Лишь спускаясь в бездну, мы познаём драгоценности жизни. Где вы споткнётесь, там и найдёте свою драгоценность.
— Джозеф Кэмпбел
Читатель спрашивает:
Наблюдая за удалёнными квазарами мы видим их сверхмассивные чёрные дыры, массою в 109 солнечных. Каким образом им удаётся достигать такого размера за такое короткое время?
Эта проблема более сложна, чем кажется на первый взгляд. Начать нужно с астрофизики.
Вы, возможно, уже знаете, что звёзды бывают разных размеров и цветов, с разным сроком жизни и массы, и что все эти свойства связаны друг с другом. Чем больше звезда, тем больше ее ядро, в котором, согласно принципам ядерного синтеза, сгорает её топливо. Это значит, что более массивные звезды горят более ярко, при более высоких температурах, у них больше радиус и сгорают они тоже быстрее.
Если звезде, вроде нашего Солнца, может потребоваться больше десяти миллиардов лет, чтобы сжечь все её топливо в ядре, то звёзды могут быть в десятки и даже сотни раз массивнее нашего Солнца, и вместо миллиардов лет они могут синтезировать весь водород в ядре в гелий за несколько миллионов, а в некоторых случаях, даже за несколько сотен тысяч лет.
Что случается с ядром, когда оно сжигает свое топливо? Надо учесть, что энергия, освобождающиеся при этих реакциях — это единственное, что сдерживает ядро против огромной силы гравитации, которая постоянно работает над сжатием всей материи в звезде в наименьший возможный объём. Когда эти реакции синтеза останавливаются, ядро быстро сжимается. Скорость сжатия имеет значение, потому что, если сжимать материю медленно, температура будет оставаться постоянной, но у неё будет увеличиваться энтропия; а если сжимать её быстро, то энтропия будет постоянной, а температура будет увеличиваться.
В случае массивных звёзд увеличение температуры означает, что звезда может начать синтезировать всё более и более тяжелые элементы, начиная от гелия, проходя через углерод, азот, кислород, неон, магний, кремний, серу, и в конце концов подходя к железу, никелю и кобальту. Заметьте, что эти элементы формируются с увеличением ядерного числа на 2, из-за того, что гелий соединяется с существующими элементами. И когда вы доходите до железа, никеля и кобальта, самых стабильных элементов, то дальнейший синтез становится невозможным, и ядро взрывается наружу, превращаясь в сверхновую 2-го типа.
Если это происходит не в очень массивной звезде, вы получите ядро нейтронной звезды. А если вы возьмете более массивную звезду, с более тяжёлым ядром, то она не выдержит гравитации и создаст внутри себя чёрную дыру. Звезда размером в 15-20 раз больше Солнца, скорее всего, создаст чёрную дыру в центре после своей смерти. А более массивные звёзды будут создавать более массивные чёрные дыры. Можно представить себе огромное количество достаточно массивных звёзд, из которых рождаются черные дыры, находящиеся в ограниченном пространстве. А затем эти чёрные дыры объединяются вместе со временем, или же происходит как объединение чёрных дыр, так и пожирание ими звёздной и межзвёздной материи, что, по нашим наблюдениям, тоже случается.
К сожалению, это происходит не настолько быстро, чтобы совпасть с нашими наблюдениями. Видите ли, если звезда становится слишком массивной, внутри неё не появится черная дыра! Если наблюдать за звездами массой от 130 солнечных, то внутренности звезды становятся настолько горячими, и в них содержится столько энергии, что высокоэнергетические частицы, появляющиеся там, могут формировать пары материя-антиматерия в виде позитронов и электронов. На первый взгляд, в этом нет ничего страшного, но вспомните, что происходит в ядрах этих звезд: всё, что удерживает их от коллапса, это давление, оказываемое изнутри изучением, происходящим от ядерного синтеза. А когда начинают появляться пары электронов и позитронов, они исключаются из присутствующего излучения, что приводит к уменьшению давления на ядро изнутри. Такие вещи начинаются уже у звёзд массой от 100 солнечных, но если вы дойдёте до массы в 130 солнечных, давление уменьшается настолько, что звёзды начинают коллапсировать — и очень быстро!
Ядро разогревается, а в нём содержится большое количество позитронов, которые аннигилируют с обычной материей и производят гамма-излучение, которое ещё больше разогревает ядро. В конце концов, у вас получается нечто настолько энергичное, что это разрывает всю звезду в клочья, очень ярким и красивым образом. Так получается сверхновая нестабильных пар. Это не только уничтожает внешние слои звезды, но и само ядро, и после этого взрыва не остается совсем ничего!
Даже без учёта достаточно больших черных дыр, быстро сформировавшихся в нашей Вселенной, мы всё равно можем получить сверхмассивные черные дыры — такие, как та, что находится в центре нашей галактики. У неё, судя по орбитам звёзды, вращающихся вокруг, масса составляет несколько миллионов солнечных масс.
Но таким способом нельзя получить чёрные дыры, весящие миллиарды солнечных масс, как та, что находится в достаточно недалекой от нас галактике Messier 87.
То, о чём спрашивает читатель, это сверхмассивные чёрные дыры, весящие порядка несколько миллиардов солнечных масс. И они обнаруживаются с большим красным смещением, что говорит о том, что они уже очень давно были очень большими.
Можно подумать, что во Вселенной с самого начала уже были такие огромные чёрные дыры, но это не соответствует тому, что мы знаем о молодой вселенной по спектральной мощности материи и из фонового космического излучения. Откуда бы ни появились эти сверхмассивные чёрные дыры, маловероятно, что они были здесь с самого начала — но сейчас их можно найти даже в очень молодых галактиках!
Значит, если обычные звёзды не могут произвести такие чёрные дыры, и Вселенная не родилась вместе с ними,- откуда же они взялись?
Оказывается, что звезды могут быть даже ещё более массивными, чем те о которых мы уже говорили. И когда они достигают огромных масс, то появляется новая надежда. Давайте вернёмся к первым звёздам, сформировавшимся во Вселенной из доисторических водорода и гелия – газов, которые тогда существовали, всего лишь через несколько миллионов лет после Большого взрыва.
Есть много доказательств, указывающих на то, что в то время звёзды формировались в крупных регионах — не так, как сегодняшние звёздные кластеры в нашей галактике, содержащие несколько сотен или тысяч звёзд. Тогда большие скопления содержали миллионы или даже больше звёзд. Если мы посмотрим на ближайший к нам и крупный регион формирования звёзд в туманности Тарантул, находящейся в Большом Магеллановом облаке, мы сможем понять, что происходит.
Этот район космоса имеет 1000 световых лет в поперечнике. В его центре есть огромная область, где формируются новые звезды — R136. Она содержит новые звёзды, чья масса в сумме составляет около 450000 солнечных масс. Этот комплекс активен, там формируются новые массивные звезды. А в центре центрального региона можно обнаружить кое-что действительно уникальное: самую массивную из всех известных звёзд во Вселенной!
Самая большая звезда в этом районе в 265 раз тяжелее Солнца, и это очень примечательное явление. Вспомним, что я говорил о сверхновых нестабильных пар, и как они уничтожают звёзды, которые тяжелее 130 солнечных масс, и не оставляют после себя чёрные дыры. Эта формула работает до определённого момента — только для звёзд, у которых масса больше 130 солнечных, но меньше 250 солнечных. А если масса увеличится ещё больше, мы будем получать гамма-излучение такой силы, что будет происходит фотоядерная реакция — когда гамма-лучи охлаждают внутренности звезды, выбивая тяжёлые ядра и превращая их в свет.
Если звезда обладает массой более 250 солнечных масс, она полностью сколлапсирует в черную дыру. Звезда массой 260 солнечных масс может создать чёрную дыру массой 260 солнечных. Звезда в 1000 солнечных масс создаст чёрную дыру массой 1000 солнечных масс. И поскольку мы можем сделать звёзды с огромными массами в нашем изолированном уголке космоса, то мы можем сделать эти объекты в то время, когда Вселенная была молодая. И мы, скорее всего, сделали достаточно большое количество этих объектов – а ведь они ещё будут объединяться.
А если можно создать район, где образовалась массивная чёрная дыра в несколько тысяч солнечных масс всего лишь через несколько миллионов или десятков миллионов лет после Большого взрыва, то быстрое объединение и аккреция этих регионов, где формируются звёзды, наводит на мысль о том, что эти ранние большие черные дыры однозначно объединялись бы друг с другом. Через короткое время они сформировали бы всё большие и большие чёрные дыры в центрах этих регионов, которые затем превратились в первые гигантские галактики Вселенной.
Этот рост, продолжающийся во времени, легко может привести нас к скромным прикидкам о чёрных дырах массой в несколько сотен миллионов солнц, которые может породить галактика размером с Млечный путь. Нетрудно представить, что более массивные галактики и нелинейные эффекты могут увеличить вероятные массы чёрных дыр до миллиардов солнечных масс без всяких проблем. И хотя мы не знаем точно, но насколько мы можем судить, исходя из тех знаний, которые у нас есть – именно так и появляются сверхмассивные чёрные дыры.
Уличная фотография всегда будет бесконечно интересна для фотографов. Множество самых разнообразных сюжетов — буквально на каждом углу. Представляем подборку из 47 фотографий, которые наверняка вдохновят и вас.
I am inspired by what I see, hear or even smell on the street, I absorb the images and let themleave
I have just returned from Cuba and working on my second Cuba series currently
Those who visit Cuba experience a strong feeling of travelling in time, of people living in a bubble disconnected from the Western world as we know it.
Cuba: farfrom abundance and comfort, distant from the mighty communication industry and the consuming culture, they live the human side of life as opposed to the industrial and mechanical side.
I believe one must find the place where he feels the most comfortable. For me it is thestreet…
I am excited towander throughthe streets towards my new adventure. It changes constantly: situations, people, and light
Street photography is verydynamic and therefore interesting. I wait for things to happen and they alwaysdo…
I try to achieve photographs which are a combination of the ‘decisive’ moment withmixed-contextand a feeling of surrealistic disorientation
Cuba: communicationis face to face, people are outside, in the street most of the time
Cuba: thereare very poor resources, everything crumbles
I try to make the spectator uncertain of the familiar and create a new vision ofreality…
There is always a story to catch. The street is not a studio
Cuba: thisis their world and they live it to the limit
Forgotten, transparent people in urban surroundings are being granted their moment of grace
On street things changeconstantly:situation,people, and light. It is very dynamic and thereforeinteresting
Cuba: nonetheless, they seems strong and maintain their ‘joie de vivre’
Her eyes have captivated the world since she appeared on our cover in 1985. Now we can tell her story.
By Cathy Newman
Photograph by Steve McCurry
She remembers the moment. The photographer took her picture. She remembers her anger. The man was a stranger. She had never been photographed before. Until they met again 17 years later, she had not been photographed since.
The photographer remembers the moment too. The light was soft. The refugee camp in Pakistan was a sea of tents. Inside the school tent he noticed her first. Sensing her shyness, he approached her last. She told him he could take her picture. “I didn’t think the photograph of the girl would be different from anything else I shot that day,” he recalls of that morning in 1984 spent documenting the ordeal of Afghanistan’s refugees.
The portrait by Steve McCurry turned out to be one of those images that sears the heart, and in June 1985 it ran on the cover of this magazine. Her eyes are sea green. They are haunted and haunting, and in them you can read the tragedy of a land drained by war. She became known around National Geographic as the “Afghan girl,” and for 17 years no one knew her name.
In January a team from National Geographic Television & Film’s EXPLORER brought McCurry to Pakistan to search for the girl with green eyes. They showed her picture around Nasir Bagh, the still standing refugee camp near Peshawar where the photograph had been made. A teacher from the school claimed to know her name. A young woman named Alam Bibi was located in a village nearby, but McCurry decided it wasn’t her.
No, said a man who got wind of the search. He knew the girl in the picture. They had lived at the camp together as children. She had returned to Afghanistan years ago, he said, and now lived in the mountains near Tora Bora. He would go get her.
It took three days for her to arrive. Her village is a six-hour drive and three-hour hike across a border that swallows lives. When McCurry saw her walk into the room, he thought to himself: This is her.
Names have power, so let us speak of hers. Her name is Sharbat Gula, and she is Pashtun, that most warlike of Afghan tribes. It is said of the Pashtun that they are only at peace when they are at war, and her eyes—then and now—burn with ferocity. She is 28, perhaps 29, or even 30. No one, not even she, knows for sure. Stories shift like sand in a place where no records exist.
Time and hardship have erased her youth. Her skin looks like leather. The geometry of her jaw has softened. The eyes still glare; that has not softened. “She’s had a hard life,” said McCurry. “So many here share her story.” Consider the numbers. Twenty-three years of war, 1.5 million killed, 3.5 million refugees: This is the story of Afghanistan in the past quarter century.
Now, consider this photograph of a young girl with sea green eyes. Her eyes challenge ours. Most of all, they disturb. We cannot turn away.
“There is not one family that has not eaten the bitterness of war,” a young Afghan merchant said in the 1985 National Geographic story that appeared with Sharbat’s photograph on the cover. She was a child when her country was caught in the jaws of the Soviet invasion. A carpet of destruction smothered countless villages like hers. She was perhaps six when Soviet bombing killed her parents. By day the sky bled terror. At night the dead were buried. And always, the sound of planes, stabbing her with dread.
“We left Afghanistan because of the fighting,” said her brother, Kashar Khan, filling in the narrative of her life. He is a straight line of a man with a raptor face and piercing eyes. “The Russians were everywhere. They were killing people. We had no choice.”
Shepherded by their grandmother, he and his four sisters walked to Pakistan. For a week they moved through mountains covered in snow, begging for blankets to keep warm.
“You never knew when the planes would come,” he recalled. “We hid in caves.”
The journey that began with the loss of their parents and a trek across mountains by foot ended in a refugee camp tent living with strangers.
“Rural people like Sharbat find it difficult to live in the cramped surroundings of a refugee camp,” explained Rahimullah Yusufzai, a respected Pakistani journalist who acted as interpreter for McCurry and the television crew. “There is no privacy. You live at the mercy of other people.” More than that, you live at the mercy of the politics of other countries. “The Russian invasion destroyed our lives,” her brother said.
It is the ongoing tragedy of Afghanistan. Invasion. Resistance. Invasion. Will it ever end? “Each change of government brings hope,” said Yusufzai. “Each time, the Afghan people have found themselves betrayed by their leaders and by outsiders professing to be their friends and saviors.”
In the mid-1990s, during a lull in the fighting, Sharbat Gula went home to her village in the foothills of mountains veiled by snow. To live in this earthen-colored village at the end of a thread of path means to scratch out an existence, nothing more. There are terraces planted with corn, wheat, and rice, some walnut trees, a stream that spills down the mountain (except in times of drought), but no school, clinic, roads, or running water.
Here is the bare outline of her day. She rises before sunrise and prays. She fetches water from the stream. She cooks, cleans, does laundry. She cares for her children; they are the center of her life. Robina is 13. Zahida is three. Alia, the baby, is one. A fourth daughter died in infancy. Sharbat has never known a happy day, her brother says, except perhaps the day of her marriage.
Her husband, Rahmat Gul, is slight in build, with a smile like the gleam of a lantern at dusk. She remembers being married at 13. No, he says, she was 16. The match was arranged.
He lives in Peshawar (there are few jobs in Afghanistan) and works in a bakery. He bears the burden of medical bills; the dollar a day he earns vanishes like smoke. Her asthma, which cannot tolerate the heat and pollution of Peshawar in summer, limits her time in the city and with her husband to the winter. The rest of the year she lives in the mountains.
At the age of 13, Yusufzai, the journalist, explained, she would have gone into purdah, the secluded existence followed by many Islamic women once they reach puberty.
“Women vanish from the public eye,” he said. In the street she wears a plum-colored burka, which walls her off from the world and from the eyes of any man other than her husband. “It is a beautiful thing to wear, not a curse,” she says.
Faced by questions, she retreats into the black shawl wrapped around her face, as if by doing so she might will herself to evaporate. The eyes flash anger. It is not her custom to subject herself to the questions of strangers.
Had she ever felt safe?
”No. But life under the Taliban was better. At least there was peace and order.”
Had she ever seen the photograph of herself as a girl?
“No.”
She can write her name, but cannot read. She harbors the hope of education for her children. “I want my daughters to have skills,” she said. “I wanted to finish school but could not. I was sorry when I had to leave.”
Education, it is said, is the light in the eye. There is no such light for her. It is possibly too late for her 13-year-old daughter as well, Sharbat Gula said. The two younger daughters still have a chance.
The reunion between the woman with green eyes and the photographer was quiet. On the subject of married women, cultural tradition is strict. She must not look—and certainly must not smile—at a man who is not her husband. She did not smile at McCurry. Her expression, he said, was flat. She cannot understand how her picture has touched so many. She does not know the power of those eyes.
Such knife-thin odds. That she would be alive. That she could be found. That she could endure such loss. Surely, in the face of such bitterness the spirit could atrophy. How, she was asked, had she survived?
I am inspired by what I see, hear or even smell on the street, I absorb the images and let themleave
I have just returned from Cuba and working on my second Cuba series currently
Those who visit Cuba experience a strong feeling of travelling in time, of people living in a bubble disconnected from the Western world as we know it.
Cuba: farfrom abundance and comfort, distant from the mighty communication industry and the consuming culture, they live the human side of life as opposed to the industrial and mechanical side.
I believe one must find the place where he feels the most comfortable. For me it is thestreet…
I am excited towander throughthe streets towards my new adventure. It changes constantly: situations, people, and light
Street photography is verydynamic and therefore interesting. I wait for things to happen and they alwaysdo…
I try to achieve photographs which are a combination of the ‘decisive’ moment withmixed-contextand a feeling of surrealistic disorientation
Cuba: communicationis face to face, people are outside, in the street most of the time
Cuba: thereare very poor resources, everything crumbles
I try to make the spectator uncertain of the familiar and create a new vision ofreality…
There is always a story to catch. The street is not a studio
Cuba: thisis their world and they live it to the limit
Forgotten, transparent people in urban surroundings are being granted their moment of grace
On street things changeconstantly:situation,people, and light. It is very dynamic and thereforeinteresting
Cuba: nonetheless, they seems strong and maintain their ‘joie de vivre’
Член культового агентства Magnum иранский фотограф Аббас — о том, почему запрещает себя снимать, о своём споре с Сальгадо, о кризисе в Magnum и о том, каково это — снимать революцию в своей стране.
С 1970-х фотограф иранского происхождения Аббас снимал в основном войны и конфликты — в Биафре, Бангладеш, Северной Ирландии, Вьетнаме, Чили, Южной Африке и на Кубе. Знаковой для него стала революция в Иране: Аббас снимал протесты в 1978–1980 годах, был активным участником событий, а после этого решил эмигрировать. Только спустя 17 лет он вернулся на родину, чтобы закончить книгу «Иранский дневник 1971–2002» — она стала интерпретацией истории Ирана в формате личного дневника фотографа.
Особая для Аббаса тема — мировые религии. В 1987 году он сосредоточился на теме возрождения ислама и по итогам съёмок в 29 странах представил проект «Аллаху Акбар: Путешествие по воинственному исламу». В 2000 году Аббас опубликовал книгу «Лица христианства: Путешествие в фотографиях» и начал исследовать анимизм, а с 2008 по 2010 год работал над серией о буддизме. Сейчас фотограф занимается проектом о евреях по всему миру.
Аббас Аттар71 год
Иранский фотограф, живёт во Франции. Снимал конфликты во Вьетнаме, Южной Африке, революцию в Иране. Последние годы работает над проектами о мировых религиях. Сотрудничал с фотоагентствами Sipa (1971–1973), Gamma (1974–1980), с 1981 года — член агентства Magnum Photos.
Война — очень сложный феномен. Большинство фотографов, которых называют «военными», на самом деле баталисты. Война — это не только насилие, это ещё и политические, социальные, экономические составляющие. Как фотографа меня больше интересует то, что происходит до и после конфликта.
Мой первый день на войне едва не стал последним. Рядом взорвалась мина — солдат передо мной был ранен, а мне повезло. Это был конфликт в Восточном Пакистане (Бангладеш).
Восточный Пакистан. Бода (к северу от Саидпура). Декабрь 1971 года. Капитан пакистанской армии Ittefaq укрывается от индийской артиллерии на линии фронта. Позже он был ранен.
Мой стиль называется «подвешенный момент». Я хочу передать чувство того, что люди продолжают заниматься своими делами даже после съёмки.
Когда ты освещаешь конфликты, то считаешь себя бессмертным. Вопрос лишь в храбрости. Очень часто храбрость — это нехватка воображения. Ты просто не можешь представить себя мёртвым. Но потом ты идёшь на риск, потому что должен, и снимаешь.
Не смотреть в глаза, раздавать визитки и предложить вызвать полицию — автор блога о стрит-фотографии составил список рекомендаций, следуя которым шаг за шагом можно избавиться от страха съёмки на улице.
Эрик Ким
Живёт в Беркли, Калифорния. Изучал социологию в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Ведёт блог об уличной фотографии Eric Kim Blog. Сотрудничал с Leica, Magnum и Invisible Photographer Asia.
За последние пять лет я сделал около 300 тысяч фотографий на улице. Всего трижды я сталкивался с негативной реакцией. Первый раз какой-то старик схватил меня за руку и спросил, что я делаю, второй раз мужчина в центре Лос-Анджелеса пытался выхватить мою камеру, а в третий — старичок-китаец ехал на велосипеде и как каратист ударил меня по шее сзади, когда я сфотографировал его ночью со вспышкой. Если посчитать, то три неприятных ситуации из 300 тысяч — это 0,001%, что статистически ничтожно. Более вероятно попасть под машину, погибнуть в авиакатастрофе или выиграть в лотерею.
Я хотел создать 30-дневный курс, который помог бы преодолеть страх съёмки на улице. Чтение только этих советов не поможет вам победить страх. Вы можете прочитать сотни книг о том, как плавать, но не научитесь по-настоящему, пока не прыгнете в воду.
Из серии Suits.
Определите, чего именно вы боитесь. Составьте список причин, по которым вам страшно снимать на улице. Скорее всего, там окажутся следующие: страх быть арестованным, подвергнуться нападению, страх, что вас назовут странным, разобьют камеру, наорут или будут осуждающе смотреть. В первую очередь вам стоит ознакомиться с законами своей страны, которые касаются уличной съёмки. Что насчёт физической силы, то я никогда не слышал, чтобы фотограф получил серьёзные травмы из-за съёмки на улице. А вот с проблемой своей «странности» вам придётся справиться. В конце концов, какая разница, что думают другие люди?
Попросите разрешения. Если я с улыбкой просил людей сфотографировать их, 8 из 10 соглашались. Если вам перестанет быть неудобно спрашивать у незнакомцев согласия на съёмку, то вскоре вы наберётесь мужества и сможете фотографировать без него. Как только вы покажете, что не имеете никакого злого умысла и что вы безвредны, люди будут не против съёмки.
Из серии Suits.
Избегайте зрительного контакта. Притворитесь, что смотрите на что-то другое. Но помните, что этот приём стоит использовать только вначале борьбы со страхом. Впоследствии старайтесь смотреть людям в глаза, попробуйте даже поиграть с ними в «гляделки».
Фотографируйте с живота. Преимущество этой техники — люди не понимают, что вы снимаете. Держите камеру двумя руками на уровне талии. Не смотрите прямо на камеру, лучше — куда-нибудь в другое место. Подойдите ближе и направьте камеру немного вверх в момент съёмки. Экспериментируйте с разными углами и позициями. Но когда вам станет достаточно комфортно работать на улице, я советую поменьше снимать с живота. Руками никогда не скомпоновать кадр так, как это сделают глаза.
Из серии Only in America.
Притворитесь, что снимаете что-то другое. Если человек сидит рядом с интересным плакатом, пристально смотрите на плакат на расстоянии. Потом медленно пройдите мимо человека, всё ещё держа взгляд на плакате. Присядьте и составьте кадр так, чтобы в нём были и постер, и человек. Потом медленно поднимитесь, снова посмотрите на постер и уходите.
Работайте в наушниках. Хотя в идеале вам лучше работать без них (можно упустить потенциальную возможность, сигналом которой станет звук), это хороший способ поймать кураж и расслабиться. Если люди видят, что вы снимаете в наушниках, то подумают, что вы их не слышите, и с меньшей вероятностью возразят против съёмки. А если и будут возражать, музыка в ушах заглушит их замечания.
Из серии Suits.
Улыбайтесь. Я помню, как однажды шёл домой и увидел сурового крепкого парня, под центнер весом, сидящего на лавочке. Не знаю почему, но инстинктивно я улыбнулся ему и помахал рукой. К моему удивлению он взглянул на меня и улыбнулся в ответ как ребёнок. Когда вы на съёмке, постоянно улыбайтесь. Если объект съёмки заметит вас, улыбнитесь и скажите ему «спасибо». Это исключит его подозрения и повысит уровень доверия к вам как к фотографу. Используйте это не только в фотографии, но и в жизни.
Поговорите с человеком после. Так вы установите связь и даже сможете услышать его увлекательную жизненную историю.
Хоть я и не говорю с каждым, кого снимаю, но пытаюсь делать это как можно чаще.
Снимайте на маленькую камеру (или на айфон). Большая камера выглядит угрожающе. Снимая на айфон, вы можете притвориться, что пишете сообщение или лазите в интернете. А ещё вы можете носить его куда угодно, что откроет перед вами больше возможностей стрит-фотографии.
Из серии Only in America.
Работайте с другом (или группой). Ваша смелость вырастет в разы. Причина в «рассеянии ответственности»: вы чувствуете себя увереннее, когда другие люди снимают незнакомцев вместе с вами. К тому же появляется чувство безопасности — если кто-то будет раздувать конфликт, ваш друг или группа поддержат вас.
Притворитесь туристом. Стереотипный образ туриста — широкополая шляпа, шорты и стоптанные вьетнамки. Никто не будет обращать внимания на туриста, потому что обычно у него на шее висят камеры, а сам он снимает всё подряд.
Беспокойно дёргайте камеру. Когда сделаете снимок, пристально посмотрите на камеру, неуклюже покрутите её и поиграйте с кнопками. Это создаст впечатление того, что вы сделали тестовый снимок, а не портрет человека напротив. А ещё вы можете сделать смущённый и растерянный вид.
1/6
Нью-Йорк, 2015 год.
Подойдите очень близко (и работайте с широкоугольным объективом). Во-первых, вы сможете сохранить драгоценное время — не будете двигать зум туда-сюда, чтобы запечатлеть решающий момент. Во-вторых, если вы не можете использовать приближение, это заставит вас подойти вплотную к людям и сделать более интимный кадр. Что немаловажно, широкоугольники меньше по размеру и не так пугают окружающих.
Уже не просите разрешения. Общая формула уличной фотографии — делать откровенные фотографии без разрешения. Просьба сфотографировать меняет то, как люди реагируют на вас и камеру. Вспомните хотя бы своего друга, который всегда принимает одну и ту же позу, когда вы его снимаете.
Стамбул, 2013 год.
Фокусируйтесь на разных частях тела. Снимайте обувь, руки, ноги, даже их волосы. Люди осознают, когда снимают их лицо, но не будут против, если вы запечатлеете отдельные части их тел, потому что так их будет сложнее опознать на фотографиях.
Снимайте в оживлённых местах. Раствориться в толпе проще, и люди с меньшей вероятностью заметят, что вы их фотографируете. Если вы живёте в пригороде, отправляйтесь в место с большим скоплением людей. А ещё ходите на ярмарки, парады и народные гуляния, где полно интересных героев для фотографий.
Марсель, Франция, 2011 год.
Снимайте там, где мало людей. И будьте готовы объяснить, что вы делаете — ускользнуть сквозь толпу не удастся. Спокойно объясните, что вы уличный фотограф и вам нравится снимать красивых и интересных героев. Люди могут немного смутиться, поэтому попытайтесь быть искренним и честным.
Идите туда, где вам некомфортно. Привыкание займёт какое-то время, но вы сможете встретить людей из разных классов.
Я не говорю, что нужно снимать тех, кто похож на бандитов или торговцев наркотиками, но иногда самые грубые люди могут оказаться самыми славными в мире.
Из серии Suits.
Приготовьтесь объясниться. Я обнаружил, что большинство людей не против съёмки — только если уверены, что вы не собираетесь делать что-то некрасивое с кадрами.
Не фотографируйте, пока они на вас не посмотрят. Техника, которую во время работы на улице использует Томас Лойтхард — направить камеру прямо в лицо героя, терпеливо ждать, пока он обернётся, и тут сфотографировать его. Так вы сделаете снимок естественным и почувствуете связь с объектом съёмки.
Стамбул, 2013 год.
Не думайте слишком много. Не дайте поразить вас «параличу анализа». Когда я начинаю слишком много думать о том, как объект отреагирует на меня, то начинаю трусить. Тогда я пытаюсь держать в голове другие вещи: фильм, который хочу посмотреть, письма, на которые нужно ответить, или планы на ужин. Это прогоняет застенчивость.
Нажмите уже на спуск. Не позволяйте вдохновению быть движущей силой вашей работы. Вы можете идти и ощущать на себе взгляды сотен людей, ваши мышцы будут напряжены, а сердце забьётся чаще. Мой совет — разрушить эти чувства первым кадром.
Сайгон, 2014 год.
Носите с собой визитки. После того как вы объясните человеку, что именно делаете и чем заинтересовались в его внешности, дайте ему свою визитку с именем, контактами, сайтом и предложите отправить фотографию по электронной почте. Так люди поймут, что вы профессионал, а не просто чудак, снимающий на улице.
Просто уйдите. Есть люди, с которыми невозможно справиться. Какие бы аргументы вы ни использовали, они не будут вас слушать. В таких обстоятельствах советую взять и пойти прочь.
Лос-Анджелес, 2014 год.
Снимайте со вспышкой. Ведь вы не используете вспышку, чтобы не напугать людей и не вызвать возражения, но она позволяет запечатлеть другую энергию и настроение. Когда я работаю со вспышкой, то иду умеренно быстрым шагом и во все глаза ищу героев для кадра. Обычно я ищу людей с интересными галстуками, очками, цветными нарядами, забавными выражениями лиц, яркими штанами или обувью.
Я избегаю съёмки бездомных или людей, которые выглядят слишком «очевидно» (уличных артистов или разодетых прохожих).
По опыту днём люди реже замечают вспышку. Когда вы снимаете ночью, вас скорее всего заметят, но это зависит ещё и от внимательности окружающих.
Из серии Suits.
Предложите вызвать полицию. Иметь с ней дело — настоящий геморрой, и обычно случается один из двух сценариев. Либо вы предлагаете вызвать полицейских, а люди продолжают на вас кричать и в итоге уходят. Либо вы дожидаетесь полицейских, они узнают, что произошло, а потом говорят, что вы как фотограф имеете право снимать на улице, и отпускают всех.
Уличная фотография помогла мне стать лучше. Перед тем как заняться ею, я мог позволить другим людям помыкать собой. Если вы тоже сталкиваетесь с этой проблемой, стойте на своём и защищайте свои права. Впоследствии это поможет вам и в личной жизни.
Творчество датского фотографа Яна Даго началось с создания короткометражных фильмов, но известен он стал благодаря своим эмоциональным фоторепортажам, созданным им в течение нескольких лет в самых разных странах мира. Ян Даго трижды становился лауреатом World Press Photo. Его работы публикуются в известнейших международных изданиях.
«У меня никогда нет денег, потому что все до копейки я трачу на свои поездки и репортажи о том, что считаю важным. Я пробую просить заказы у журналов, а они отвечают: „Нет, мы лучше поснимаем, что у Пэрис Хилтон под юбкой“. К сожалению, то, что у нее там есть, не спасет мир...» — сказал в одном из своих интервью Стэнли Грин.
Все его творчество служит главной цели — рассказать о кризисах современности, показать жестокость войн и разрушительные последствия экологических проблем, обратить внимание общественности на то, что происходит рядом с нами. Глубоко философские и реалистичные, репортажные фотографии Стэнли Грина давно завоевали славу лучших.
Портфолио Шеймуса Мерфи — словно книга, посвященная всем жителям планеты. Это невероятно эмоциональный, сопереживающий рассказ о жизни разных народов. Иногда его фотографии слегка ироничны, но зачастую все-таки трагичны, так же как и людские судьбы. Шеймус Мерфи семь раз был награжден премией World Press Photo.
Бруно Стивенс — автор множества запоминающихся репортажей, который освещал конфликты в Сербии, Анголе, Восточной Африке и других странах, фотограф, создавший поэтические снимки-очерки повседневной жизни людей. Вот что он говорит о своем творчестве: «Я наблюдаю, думаю, анализирую. Мои фотографии — это истории, в которые я вкладываю свои эмоции и чувства. Они должны быть глубокими, подобно метафорам... Я ничего не создаю. Моя камера — словно блокнот или записная книжка. Я пишу светом».
Томасу Дворжаку было всего 20 лет, когда он добровольно отказался от благополучной жизни в Баварии и захотел узнать, что такое война. Он посвятил свою жизнь жанру фоторепортажа, побывал в различных горячих точках и сделал кадры, которые навсегда останутся в мировой военной фотографии. «Мне нравится, что я не в состоянии полностью контролировать происходящее во время съемки; единственное решение с моей стороны — выбор кадра. Вы можете сказать, что это недостаток фотографии, но это также и то, что делает ее магией», — говорит Томас.
Уроженец Чехии, Антонин Краточвил достаточно долгое время скитался по Европе. В 24 года он переехал в США, где и началась его карьера фотографа. За это время он запечатлел множество решающих событий, произошедших в мире: последствия чернобыльской катастрофы, военные конфликты в Ираке, Нигерии и других странах. Показывая войну вместе с повседневностью, Краточвил создал документальную реалистичную галерею жизни современников.
Ларри Тауэлл не только фотограф, он занимается фолк-музыкой, пишет книги и просто наблюдает за окружающей жизнью. «Если и есть тема, которая связывает все мои работы, я думаю, это земля: как она делает людей теми, кем они становятся, и что происходит с ними, когда они теряют свою землю, утрачивая с ней и свою личность», — говорит Ларри.
«Мой самый главный совет — слушайте свое сердце. Если вы будете снимать без эмпатии, у вас ничего не получится. Только время, проведенное в месте съемки с героями, только общение и взаимодействие, только помощь и сочувствие помогут вам создать настоящую историю», — сказал когда-то Ян Граруп. Его черно-белые кадры рассказывают о бедах и чужой боли. Показывая жизнь людей в условиях войн и кризисов, он обращает внимание мирового сообщества на маленькие подвиги, которые стали неотъемлемой частью жизни некоторых из нас.
Кэролин начала карьеру фотожурналиста сразу после окончания университета в 1983 году. Она побывала в Косово, Афганистане, Израиле, Ираке — везде, где происходили серьезные военные события. В 2004 году Кэролин стала обладательницей Пулицеровской премии за фоторепортаж о Либерии.
Александра освещала трагические события, происходившие во всем мире. Ее снимки публиковали крупнейшие издания: Newsweek, Paris Match, National Geographic. Она была одним из ведущих французских фотографов-репортеров. Начиная с 2006 года Александра специализировалась в основном на конфликте в Газе. В 2007 году она ушла из жизни.
Польский фотограф Томаш Гудзовати специализируется на некоммерческих съемках спортивных состязаний. В его портфолио мы видим динамичные снимки монгольских скачек, уличного паркура, тренировок мастеров кунг-фу и многого другого. Его работы активно публикуют Forbes, Newsweek, Time и The Guardian. Сам Томаш не считает себя спортивным фотографом и говорит, что каждый его кадр — это рассказ о человеке.
Тим Клейтон, помимо прочего, занимается и спортивной фотографией. Британский репортер осветил уже восемь Олимпиад и пять чемпионатов мира по регби. Наконец, он интересуется уличными съемками. За уникальное чувство композиции и умение выбирать необычные ракурсы Тима иногда называют живым классиком фотографии.
Хайди Брэднер известна своими гуманистическими репортажными снимками. Ее работы активно публикуют New York Times Magazine, Granta, GEO, Time, Newsweek, US News & World Report, Stern. «Когда я нахожусь в другой стране, то очень открыта тому, что рассказывают мне люди...» — говорит Хайди. Должно быть, именно в этом секрет ее успеха.
Французский фотограф Ноэль Патрик Куиди снимал в Афганистане, Руанде, Чечне, Югославии, на Балканах. «Война так уродлива, что я не понимаю тех, кто стремится сделать красивые фотографии», — сказал он как-то. Его кадры реалистичны и в то же время наполнены гуманизмом и сочувствием. Ноэль трижды удостаивался премии World Рress Рhoto.
Икка Уймонен, выпускник Королевской академии искусств в Гааге, сделал своим главным жанром военный репортаж. Ведущей темой его работы стало освещение военных конфликтов в Афганистане и Палестине.
Кристофер Моррис — один из самых известных американских фотожурналистов. Он снимал вторжение войск США в Ирак, военные действия в Колумбии, Афганистане, Сомали, Югославии, Чечне и других странах, в общей сложности 18 международных конфликтов. Кристофер — обладатель огромного числа наград, в том числе Золотой медали Роберта Капы (Robert Capa Gold Medal) и премии World Press Photo. «Роль фотографа на войне очень важна: мы должны столкнуться с ее уродством, если хотим мира во всем мире. Началось новое тысячелетие, но конфликтов стало не меньше, а больше. Если вы считаете Южную Африку и Зимбабве опасными странами, где белому человеку опасно ночью появляться на улице, вспомните, что это последствия прошлого — слепоты колонизаторов и оккупантов», — говорит он.
Люк Делайе — известный французский фотограф, который вот уже много лет снимает войны, социальные конфликты, страдания и бедность. Его работы отличает подчеркнутая честность перед зрителем, которая сочетается с продуманным драматизмом повествования, состоящего из серии снимков. Люк начал работать в середине 1980-х годов, и за прошедшие почти 30 лет снял едва ли не все значимые военные конфликты — в Ливане, Афганистане, Югославии, Руанде, Чечне и Ираке. Фотографии Люка Делайе не только публикуются в прессе, но и выставляются в музеях, создавая по-настоящему сильные композиции.
«Это просто правда, что в Афганистане смерть соседствует с красивыми видами. Не показывать это противоречие?, — рассказывает Люк. — Журналисты, представляющие прессу, видят афганские пейзажи, но не снимают их, потому что их не просили это делать. Все мои усилия направлены на то, чтобы быть настолько нейтральным, насколько это возможно, а также чувствовать как можно больше для того, чтобы позволить изображению открыть зрителям тайну реального».
Георгий Пинхасов
Георгий Пинхасов — один из выдающихся фотографов своего поколения и единственный россиянин, ставший полноправным членом авторитетнейшего агентства Magnum. После окончания ВГИКа Георгий работал в статусе свободного художника сперва в СССР, затем, с 1985 года, во Франции. Его работы на редкость колоритны, а одной из известнейших стала серия «Тбилисские бани», после создания которой он и был принят в Magnum. Георгий Пинхасов — обладатель наград World Press Photo, Bourse de la Ville de Paris (Франция), Society of News Design Awards of Excellence (США), его работы публикуются в GEO, Actuel, New York Times.
«Все лучшие мои фотографии — это непредвиденности. Нужно всего лишь уничтожить собственное своеволие, стереотип и отдаться свободной волне... Нужно найти гармонию с реальностью, но, еще раз, это не гарантирует вам успеха».
Джеймс Нахтвей — один из самых известных военных фотографов, который начал работать в зонах вооруженных конфликтов еще в 1981 году, когда он сделал ставший впоследствии почти легендарным репортаж о волнениях в Северной Ирландии. После этого война и социальные столкновения стали основной темой его работ, проникнутых настоящей болью и призывом остановить насилие на всей планете. Джеймс работал в ЮАР, Латинской Америке, на Среднем Востоке, в России и других странах бывшего Советского Союза, а также в Восточной Европе.
Преданность делу и гуманистическим идеалам сделали Джеймса Нахтвея одним из самых авторитетных репортажных фотографов, что нашло отражение не только в большом количестве персональных выставок, но и в премии World Press Photo в 1994 году, а также в пяти медалях Роберта Капы в 1983, 1984, 1986, 1994 и 1998 годах.
«Я наполовину глухой. У меня плохие нервы и постоянно звенит в ушах... Наверное, я оглох из-за того, что не вставлял в уши затычки, потому что на самом деле я хотел слышать. Хотелось достичь максимальной силы ощущений, пусть даже они чересчур болезненны», — рассказывает Джеймс.
Гидеон Мендел родился в 1959 году в ЮАР. Будучи гражданским активистом, своими снимками он не просто пытается обратить внимание на какую-либо проблему, но и буквально призывает решить ее. И главной темой его творчества, что неудивительно для южноафриканца, стала проблема СПИДа. Он одним из первых описал эту страшную беду силами фотографии.
За свои работы Гидеон Мендел получил немало наград, а его снимки активно публикуют ведущие мировые издания, среди которых National Geographic, Fortune Magazine, Condé Nast Traveller, GEO, The Sunday Times Magazine, The Guardian Weekend Magazine, L’Express и Stern Magazine.
Эндрю Теста родился в Англии в 1965 году и начал свою карьеру как внештатный фотограф в газетах Guardian и Observer. Первым направлением его работы стало протестное движение «зеленых», но с 1999 года Эндрю Теста полностью ушел в репортажную фотографию, освещая многочисленные вооруженные конфликты. Первым местом его работы стало Косово, а затем были страны Центральной Азии, Балканы и другие регионы.
Первую свою награду World Press Photo он получил еще в 1994 году, и с тех пор их стало уже три. Неудивительно, что его репортажи можно увидеть в таких изданиях, как Newsweek, Time, Stern, GEO, Paris Match, Der Spiegel, The Sunday Times Magazine и многих других.
Энтони Сво — американский фотожурналист, специализирующийся на социальных конфликтах и их отражении в судьбах людей. Он снимал снос Берлинской стены, что положило начало его десятилетнему проекту о трансформации Восточного блока, создал репортаж о голоде в Эфиопии, за который он получил Пулицеровскую премию, стал автором фотопроекта об образах и лозунгах внутри США во время войны в Ираке. Энтони Сво дважды побывал в Москве: в 1991 году, во время путча, и в 2009 году.
«Я отдаю себе отчет о том риске, который есть в любом военном конфликте. Когда я туда направляюсь, то знаю, на что иду. Часто журналист выступает на одной из сторон, и у каждой из них своя правда, свои идеалы, свое понимание того, за что они бьются. Я стараюсь никогда их не разделять. Для меня важно, как я увижу историю того или иного конфликта».
Рон Хавив — фотограф, сделавший своей целью показать войну такой, какая она есть. Родившись в 1965 году, он практически сразу после окончания Нью-Йоркского университета стал снимать вооруженные конфликты, ставшие обыденностью даже в Европе. Среди первых его командировок — битва за Вуковар в Хорватии, осада Сараево, зверства, совершенные в сербских концлагерях в Боснии и Герцеговине, и многое другое. Снимал он и иные трагедии: землетрясение на Гаити, голод в Бангладеше, войну с наркобаронами в Мексике. В 2001 году Рон Хавив основал фотоагентство «VII», в которое наряду с ним вошли, например, Кристофер Моррис и Джеймс Нахтвей.
Он вспоминает: «Ужасно, когда рядом с тобой кого-то убивают. Когда это случилось в первый раз, мне не позволили снимать. Я не мог их спасти, но если бы я не рассказал об этом миру, было бы еще хуже. И я пообещал себе, что если снова окажусь в такой ситуации, то уж, по крайней мере, сумею нажать на кнопку».
Паоло Пеллегрин — итальянский фотограф, который сочетает в себе талант фотожурналиста с талантом фотохудожника, создавая порой настоящие произведения искусства, которые при этом не лишаются своего изначального содержания, оставаясь глубокой журналистской работой.
Паоло родился в 1964 году в Риме и изначально планировал стать архитектором, но проучившись три года, понял, что к фотографии его влечет намного больше. Он завершил учебу на фотографическом факультете, после чего переехал в Париж и десять лет работал в агентстве VU. С конца 1990-х годов основной тематикой работ Паоло Пеллегрина становятся войны и социальные конфликты, а сам он перемещается из одной горячей точки в другую. Именно на этом поприще Паоло стал наиболее известен, а его работы принесли ему многочисленные награды: World Press Photo, Leica Medal of Excellence и Золотую медаль Роберта Капы.
«Я начал путешествовать в конце 1990-х, фотографируя события в Дарфуре и других горячих точках того времени. Я снимал Косово. С тех пор я так и не смог остановиться», — рассказывает фотограф. — Думаю, для меня важно желание задокументировать и создать визуальный рассказ о нашей истории, хотя бы о ее части. Я заинтересован в социальной, гуманистической стороне фотографии, и для меня в этом заключается основное отношение к жизни. Я люблю общаться с людьми и быть посредником между фотографией и ее зрителем. Мотивация для меня — связать эти три составляющие«.
Алекс Уэбб — один из немногих фотографов, имеющих по-настоящему глубокое классическое образование. Помимо занятий фотографией в Центре изобразительных искусств Карпентера он изучал литературу и историю в Гарвардском университете. А с 1975 года началась его карьера в качестве профессионального фотографа, причем он сразу же был замечен публикой и редакторами.
За прошедшее время он добился впечатляющих успехов, став признанным мастером фотоискусства: его работы можно найти в Кембриджском музее искусств, Международном центре фотографии в Нью-Йорке и во многих других музеях. Кроме того, в качестве журналиста он активно публикуется в таких изданиях, как National Geographic, GEO, Time, New York Times Magazine. Также Алекс Уэбб — автор многочисленных книг по фотографии.
«Когда я работаю, то действительно должен работать. Мне необходимо оставаться настроенным. Я должен встать рано утром, выйти из дома и быть любопытным; когда же свет становится менее интересным, то я иду завтракать... Я работаю в цвете, поэтому качество освещения для меня особенно важно, по этой причине я снимаю в одно время суток больше, чем в другое. Я всегда стараюсь быть на улице во второй половине дня и в вечернее время», — говорит Алекс.
Итальянский фотограф Франческо Зизола родился в 1962 году в Риме. В фотожурналистику он пришел незадолго до начала многочисленных вооруженных конфликтов в Европе и прочих частях света, поэтому неудивительно, что молодой итальянский фотограф стал посещать эти горячие точки в качестве корреспондента. Он был в Анголе в 1996 году, подготовил два проекта, посвященных проблемам Ирака, а также снимал в Африке, Бразилии и других регионах.
Итогом 13 лет его работы стала книга Born Somewhere, посвященная детям тех стран, в которых он побывал. За свою работу Франческо Зизола получил семь наград World Press Photo и четыре награды Picture of the Year.
Американский военный репортер Дэвид Гуттенфельдер, как и все его коллеги, просто не может долго находиться дома и при первой же возможности старается отправиться в новую поездку. Однако мало кому из фотографов удалось побывать в общей сложности в 75 странах мира!
Основной тематикой его работ являются войны и те гуманитарные катастрофы, которые их сопровождают. Дэвид освещал геноцид в Руанде, конфликты в Палестине, Афганистане и Ираке. Впрочем, не отказывается он и от работы на различных важных событиях вроде инаугурации Барака Обамы или Олимпиад (он побывал на нескольких).
Одним из самых известных его проектов стала серия снимков из Северной Кореи, в которую совсем непросто попасть американцу, да еще и профессиональному фотожурналисту. Тем не менее, Дэвиду Гуттенфельдеру удалось сделать очень содержательный репортаж из одной из самых закрытых стран мира.
Эрик Рефнер (Eric Refner)
Датчанин Эрик Рефнер начинал свою карьеру в качестве коммерческого фотографа. Однако в какой-то момент он понял, что романтика фотожурналистики привлекает его существенно больше, и стал путешествовать по миру с камерой в руках. Он снимал конфликты в Дарфуре, Афганистане, Ираке.
Впрочем, Эрик не ограничивается только войнами и гуманитарными катастрофами, диапазон его творчества значительно шире. В частности, премию World Press Photo он получил за репортаж о «последних романтиках рокабилли», которые и сегодня живут так, словно на дворе 1950-е годы.
«Терпеть не могу слушать жалобы и оправдания, что все идет не так, как хочется. Я не люблю людей, которые холодны к своей работе. Технически в фотографии нет ничего сложного. В ней важно понимание и желание сделать что-то уникальное, без страсти к этому делу ничего не получится», — рассказывает фотограф.
Реза Дегати (Reza Deghati)
Реза Дегати — один из самых известных фотографов наших дней, чьи снимки много раз украшали обложки таких изданий, как National Georgaphic, GEO, Time Photo и многих других. Он родился в Иране, но был вынужден покинуть его в 1979 году после государственного переворота, приведшего к власти радикальных исламистов.
За прошедшие годы Реза Дегати добился признания как один из выдающихся фотографов-гуманистов, сочетающий профессиональный талант с искренней любовью к человечеству. Его снимки проникнуты стремлением к лучшему, желанием «дать миру шанс», поэтому неудивительно, что, проявив себя как фотограф и педагог (с 1983 года им реализовано множество учебных программ в разных странах мира), Реза Дегати является еще и филантропом. В 2001 году он основал благотворительную ассоциацию AINA, занимающуюся вопросами детского образования.
«Во мне уживаются две натуры, фотографа и гуманиста. Фотография для меня — это не просто изображение. Своими работами я пытаюсь наладить связь между культурами, а также показать обществу страны и людей, которых они не видели», — говорит Реза.
Иранский фотограф Аббас Аттар впервые прославился в мировом масштабе еще в 1970-е годы, когда начал снимать постепенно вызревавшую исламскую революцию в своей стране. После переворота 1979 года он покинул родину и переехал во Францию. В качестве фотокорреспондента он работал в самых разных точках планеты, освещая главным образом войны и другие конфликты. Аббас побывал в таких странах и регионах, как Бангладеш, Ирландия, Вьетнам, Чили, Куба, Ближний Восток, ЮАР времен апартеида.
С конца 1980-х годов Аббас занимался большим проектом, посвященным подъему мусульманства в разных регионах планеты, который не только принес фотографу славу, но и перерос в своего рода попытку показать реальность религий как таковых, а также столкновение различных идеологий.
«Я бы назвал это ощущение вдохновением, с той поправкой, что оно далеко от религиозного. Чтобы видеть событие целиком и разнонаправленные потоки людей в нем, нужно различать цвет, тени и линии. Для этого нужно с головой погрузиться в событие и быть чувствительным, и я сознательно это делаю. Иногда на мусульманской молитве, в православной церкви, на языческом обряде бывает чувство, близкое к трансу, но даже в этом случае я все равно должен правильно настроить экспозицию», — делится своими мыслями Аббас.
Гарри Груер (Harry Hruyaert)
Бельгийский фотограф Гарри Груер, будучи фотокорреспондентом, входящим в команду знаменитого агентства Magnum, нашел в буднях фотожурналистики свою особенную нишу. В его ярких, подчеркнуто колористических работах встречаются Запад и Восток. Свое первое путешествие в Марокко он совершил еще в 1969 году, и яркие, насыщенные цвета этой североафриканской страны вдохновили его на творчество. С тех пор Гарри Груер поездил по всему миру и отовсюду привез свои яркие и красочные репортажи.
«Композиция, сложившаяся внезапно из цвета, линий и движения, — это волшебство».
«Во время съемки в любом месте я стараюсь быть открытым миру. Камера должна быть наготове, и голова при этом должна быть пустой, чтобы предрассудки не мешали мне видеть мир таким, какой он есть».
Владимир Сёмин, серия «Брошенные деревни. Позабытые люди»
Владимир Семин — один из тех фотожурналистов, творчество которых становится интернациональным. Родившись в Туле, он еще в начальной школе увлекся фотографией, а после окончания техникума работал на Севере. Затем была служба в армии, учеба в Петрозаводском университете, работа фотокорреспондентом в молодежной газете. В 1970-е годы Владимир отправился в большое путешествие по Памиру, Алтаю и Сибири. Он побывал во многих городах и поселках и привез из путешествия богатейший материал.
С 1976 года Владимир Семин работал в Агентстве печати «Новости», а затем в качестве свободного художника. Его работы получили признание во всем мире, он неоднократно награждался различными международными наградами, включая несколько премий World Press Photo, и дал путевку в жизнь многим российским фотографам.
«Я всегда ищу случайность. Сразу в точку я попасть не могу. Мой язык фотографии — это случайность. У меня есть чувство только внутреннего притяжения или холодности к этому моменту. Второе. Из опыта я вижу, сложная эта ситуация или нет. Помимо сложной ситуации она может быть еще холодной, а должна прикипеть душой. Это так же, как любовный момент. Я не хочу сказать, что это экстаз, но все-таки это на уровне какого-то момента экстаза. Сцена может длиться очень недолго, и я снимаю очень много, потому что не могу сказать «только это». На двести процентов. Я снимаю и этот нюанс, и этот, чтобы, когда я остыл, когда я дома, я мог выбрать и сказать «а вот это мое или что-то близкое», — рассказывает Владимир.
Цикл «История Отечественной Фотографии. Фотограф и власть»
Валерий Щеколдин из Ульяновска — признанный классик советской и российской фотографии. Начав увлекаться ею еще в 16 лет, он долгое время шел к работе профессиональным фотографом. Валерий работал конструктором на Ульяновском автомобильном заводе и окончил Ульяновский политехнический институт, все это время не расставаясь с камерой, и лишь в 1974 году, в возрасте 38 лет, он все свое время стал посвящать фотоделу.
Авторству Валерия Щеколдина принадлежат многие репортажи, честно и непредвзято показавшие российскую действительность 80-х и 90-х годов прошлого века. Он ездил по многим городам страны, снимал в Чечне. Сегодня, помимо работы фотографом, Валерий Щеколдин пишет статьи по фотоискусству.
«Фотографию делает не фотограф, а случайность. Профессионалы, которые все контролируют, обречены на посредственные кадры. Фотограф не творец, тот же Картье-Брессон сказал, что жизнь гораздо необычнее вымысла: никаких мозгов не хватит выдумать такой кадр, который тебе дается даром. Надо его дождаться...», — говорит Валерий.
Николай Игнатьев пришел в фотографию довольно поздно. Долгое время сфера его профессиональных интересов была далека от фотожурналистики — родившись в 1955 году в Москве, он получил экономическое образование, а затем служил в Афганистане в качестве переводчика с фарси. И лишь после окончания службы, в 1982 году, Николай Игнатьев становится фотографом. Всю жизнь он работал преимущественно в жанре репортажа, однако всегда старался привнести в него элемент подлинного искусства.
В 1987 году он перебрался в Лондон, а через год журнал Life опубликовал его материал о тысячелетии Русской православной церкви. В качестве фотографа агентства Network он документировал распад СССР, а в дальнейшем печатался в ведущих изданиях, таких как New York Times, Observer, American Express Magazine, Time, Fortune, Forbes, GEO, Stern, Vogue, Elle и The Sunday Times Magazine.
Юрий Козырев — один из самых известных российских фотожурналистов. На протяжении вот уже более чем 25 лет он освещает все значимые события, происходящие в нашей стране, а также многие значимые мировые события, включая войны в Чечне, Афганистане и Ираке. С 2011 года Юрий Козырев путешествовал по арабским странам, охваченным народными волнениями.
В результате в творческом багаже этого фотографа накопился уникальный материал, который принес ему большое количество международных наград, включая шесть премий World Press Photo. Более того, в течение трех лет Юрий Козырев входил в жюри этого самого авторитетного для фотожурналистов конкурса.
«Моя работа — это и есть для души, это и есть моя жизнь, — когда-то сказал Юрий. — И не было никогда разделения, были жизненные этапы. Снимал одно — замкнутые пространства, тюрьмы, деток, живущих в сложных условиях. Я проживал это все. А последние 14-15 лет снимаю только войну».
Олег Никишин пришел в профессиональную фотографию в 20 лет и с тех пор не расстается с камерой, став за прошедшие годы одним из самых авторитетных российских фотожурналистов. Начав работать в Казани (сперва в театре, а потом в газете), он в 1990 году переехал в Москву и сотрудничал вначале с Agence France-Presse, а затем с Associated Press.
Как штатный фотокорреспондент, а затем и как фотограф-фрилансер, Олег работал в Азербайджане, Грузии, Нагорном Карабахе, Приднестровье, Абхазии, Осетии, Югославии, Таджикистане, Узбекистане, Чечне, что принесло ему награды престижных российских и международных конкурсов.
Московский фотограф Сергей Каптилкин — не просто фотожурналист, получивший опыт работы корреспондентом в газетах «Красная звезда» и «Известия». Помимо этого он создает удивительные снимки на грани реальности и сюрреализма, наполненные многозначным смыслом. В них каждый видит что-то свое. При этом фотографии Сергея Каптилкина удивительно гармоничны и не выглядят искусственным нагромождением сюжетов.
Сегодня его снимки публикуют различные издания, включая Life, Time и National Geographic, также он стал популярен в Интернете. За свое творчество Сергей Каптилкин неоднократно награждался различными премиями, среди которых «Пресс-фото России», Face Control Awards, «Серебряная камера», «Stolychnaya история» и другие.
Виктория Ивлева — один из самых заметных отечественных фотокорреспондентов. Окончив в 1983 году факультет журналистики МГУ, она очень быстро завоевала немалый авторитет среди коллег по цеху. На рубеже 80-х и 90-х годов прошлого века она работала во всех горячих точках СССР, а затем и России. В 1991 году Виктория стала единственным журналистом, снимавшим внутри четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС. За этот материал она получила самую престижную для фотожурналиста награду — World Press Photo Golden Eye.
Работы Виктории Ивлевой публиковали многие ведущие российские, а также немало лучших мировых изданий, в частности New York Times Magazine, Stern, Spiegel, Express, Sunday Times, Independent, Die Zeit, Focus, Marie Claire и другие.
«Во время съемок в опасных местах ты, как правило, отделен от события камерой и работой — чисто фотографически нужно думать одновременно, времени бояться просто нет», — рассказывает Виктория.
Александр Земляниченко — один из выдающихся российских фотожурналистов и фотографов-документалистов. Он прошел большой путь от сотрудника саратовской газеты «Заря молодежи» до руководителя фотослужбы московского бюро агентства Associated Press (с которым сотрудничает с 1990 года). Перед объективом фотокамеры Александра Земляниченко прошли все значимые события российской истории последних десятилетий. И даже теперь, будучи менеджером и занимаясь административной работой, он продолжает снимать репортажи.
Помимо большого количества фотографических наград, Александр Земляниченко является также и лауреатом Пулицеровской премии 1992 и 1997 года. Многие его фотографии (например, снимок Бориса Ельцина, танцующего на рок-концерте) давно стали общеизвестными и зажили собственной жизнью, отделившись от автора.
«Если вы не видите тот кадр, который вам нужен, значит, его просто там нет, и не нужно его выдумывать, вмешиваться в ход событий, искусственно создавать спектакль, — сказал в одном из своих интервью Александр. — А вот дождаться своего момента, который хорошо бы выразил происходящее, и поймать его — вот это настоящее и редкое удовольствие для фотографа, которое случается далеко не каждый день».
Владимир Вяткин — выдающийся российский фотожурналист. В фотодело он пришел еще совсем молодым человеком, после окончания школы, причем сразу в Агентство печати «Новости». Разумеется, не на должность фотокорреспондента: сперва он был лаборантом, а затем учеником художника. В сущности, с 1968 года Владимир Вяткин непрерывно работает в АПН и его преемнике, РИА «Новости».
За долгую карьеру он собрал едва ли не самую внушительную коллекцию профессиональных наград среди всех российских фотожурналистов: одних только премий World Press Photo у него семь, включая высшую, Golden Eye. Кроме того, учениками Владимира Вяткина являются многие из лучших современных российских фотографов.
«Фотография — это великолепный учебник жизни, внутренних состояний, открытий и переживаний. Это энергия познания, самосовершенствования, открытия себя. Раньше я никогда не думал, что фотография может в какие-то моменты заменить определенный род литературы или дополнить ее», — уверен Владимир Вяткин.
Александра Деменкова — одна из представителей современных российских фотографов, хотя ее творчество и базируется на традиционном реализме, которым она пытается показать людям жизнь такой, какая она есть, без прикрас. Ее работы неоднократно выставлялись в разных странах, а также публиковались в ведущих российских изданиях.
«Мне иногда говорят, что я снимаю в традициях гуманистической фотографии; я не против, хотя зачастую это означает и упрек в старомодности, — комментирует Александра. — Меня больше смущает, когда люди остаются полностью равнодушными к тому, что ты делаешь. А так — считайте это хоть журналистикой, хоть искусством, какая разница. Я всегда называю себя фотографом, и все. Иногда добавляю: документальный».
Александр Гронский родился в 1980 году в Таллине и с 18 лет работает как профессиональный фотограф. Его работы выполнены в уникальном, своем собственном стиле и порой заставляют совсем иначе взглянуть на привычные вещи. Неудивительно, что многие из них разошлись по частным коллекциям.
За время работы Александр Гронский публиковался в таких изданиях, как GEO, Elle, Wallpaper, Le Monde, The Sunday Times, «Эксперт» и других. Его фотографии собрали и внушительную коллекцию наград: World Press Photo, Prix Photographique Ville de Levallois-Epson, Aperture Portfolio Prize.
«Когда меня спрашивают, что я снимаю, нужны пояснения... Я называю свои работы урбанистическим пейзажем, социальным пейзажем, ландшафтом, чтобы избежать слова „пейзаж“, которое обросло излишним позитивным смыслом... мне важно, чтобы лица не было видно, чтобы все элементы пейзажа на фотографии существовали равноправно друг с другом... Достигается некая симметрия, между всеми элементами словно одинаковая дистанция, и они могут между собой взаимодействовать в зависимости от того, как они устроены, а не от того, какими смыслами я их наделяю», — делится своими мыслями Александр.
Олег Виденин — российский фотограф, работающий в традиционном и уже порядком подзабытом жанре черно-белого портрета. Оказывается, цвет здесь вовсе не обязателен. Более того, монохромное изображение способно подчеркнуть мысль автора, заставив зрителя сконцентрироваться непосредственно на человеке, изображенном на снимке. Даже техника кадра у Олега Виденина, как правило, внешне проста и безыскусна: прямой портрет анфас, однако в результате получаются пронзительные, почти живые изображения.
Работы Олега Виденина есть в коллекции Московского музея современного искусства, а также в частных коллекциях в России и других странах.
Вадим Савраев из тех фотографов, которых можно назвать гениями момента. В обычном людском потоке, в повседневных и, казалось бы, ничуть не примечательных ситуациях он умудряется находить подлинные шедевры композиции, которые в дальнейшем реализуются в интереснейших снимках.
Совершенно непонятно, как ему это удается, причем никакие объяснения здесь не помогут. Он просто видит то, чего не замечают другие, порой даже профессионалы с наметанным глазом. Иногда кажется, что фотография постановочная, что такое нельзя просто увидеть на улице, но тем не менее, это не так. Просто есть разница между «смотреть» и «видеть».
«Фотографии Вадима Савраева выуживают из потока времени совершенно невероятные моменты, не различимые обычным глазом, те моменты, которые затерты в промежутках между настоящими, „важными“, мгновениями. Подобно Хармсу, великодушно пренебрегавшему правилами общепринятой орфографии, Вадим Савраев создает мир своих снимков, подчиненный только ему ведомым законам», — говорит фотограф.
Украинский фотограф Александр Стринадко через всю жизнь пронес любовь к документальному жанру и пленочным дальномерным камерам. Он родился в Донецке в 1961 году и, повинуясь веяниям времени, стал горным инженером, однако проработал им лишь несколько лет, после чего полностью посвятил себя фотографии.
Сегодня Александр Стринадко — один из лучших фотографов-документалистов, работы которого не просто фиксируют происходящее вокруг нас, но и позволяют многое в этом происходящем понять и оценить совершенно по-новому.
«Еще в советское время мы с друзьями называли этот жанр субъективным документализмом: взгляд на окружающее, содержащий в себе определенное отношение в соответствии с мировоззрением автора. Я не стремлюсь делать красивые картинки. Наверное, немногие стали бы фотографировать то же, что и я. Хотя во всем, что снимаю, я вижу красоту», — комментирует Александр.
Как и многие другие фотографы в советские годы, Ляля Кузнецова пришла в фотографию длинным путем, поскольку мало кто был готов всерьез рассматривать это как профессию. Родившись в 1946 году в Уральске (Казахстан), она окончила авиационный институт и поработала инженером, прежде чем окончательно решила сосредоточиться на фотографии.
С 1980-х годов работы Ляли Кузнецовой не только регулярно появляются в различных иностранных изданиях, но и выставляются в зарубежных галереях. В 1997 году она была удостоена награды Leica Medal of Excellence в области документальной фотографии.
Дмитрий Азаров специализируется на спорте и, главное, политике. Он один из тех фотографов, чьи работы мы видим в разнообразных общественно-политических изданиях, а также на выставках, посвященных современной российской политике. Дмитрий Азаров родился в 1959 году в Москве, с 1982 года сотрудничал сперва с газетой «Московский комсомолец», затем с журналом «Советский Союз», а с 1993 года он является работником фотослужбы газеты «Коммерсантъ». Среди самых известных его работ — проекты «Удвоение личности» и «Четыре сезона Владимира Путина».
«Пресс Фото России — 2001», Лучшая фотография года: «Спящие солдаты»
Владимир Веленгурин родился в 1960 году в Краснодаре. Будучи историком по образованию, профессионально фотографией он занялся в 23 года. Сперва работал в Краснодаре, но затем, благодаря победе в фотоконкурсе «Комсомольской правды», попал в эту газету, где и трудится по сей день.
Несмотря на свою универсальность, главным направлением работы Владимир Веленгурин выбрал тему чрезвычайных ситуаций, катаклизмов и конфликтов. Он был более чем в 50 командировках в горячих точках: Чечня, Южная Осетия, Таджикистан, Афганистан, Уганда, Югославия, Абхазия. Активно сотрудничает с МЧС, работая с ними на местах катастроф.
Анатолий Мальцев в своем творчестве привык полагаться на реальность, не пытаясь скорректировать ее при помощи фильтров, монтажа и других ухищрений. Только максимальный документализм и честность по отношению к зрителю.
Свою карьеру он начал с работы фотолаборантом в газете «Смена», затем был фотокорреспондентом газет «Вечерний Ленинград» и «Комсомольская правда», сотрудничал с агентством Associated Press. В настоящее время является сотрудником European Pressphoto Agency. Анатолий Мальцев —призер World Press Photo, «Золотого пера», «Интерфото», неоднократный победитель конкурса «Лучший фотокорреспондент года».
Фотографии Дмитрия Ловецкого, сотрудника Associated Press, на первый взгляд кажутся простыми, безыскусными и даже, может быть, примитивными. Наверное, многие из тех, кто видел его работы, ловили себя на мысли, что они могут снять не хуже. Между тем на самом деле каждый его кадр требует немалых усилий, и повторить эффект, который производят эти снимки, не так-то просто.
Чтобы так поймать нужный момент, как это умеет Дмитрий, требуется не только много труда, но и, как ни банально, большой талант, одной только практикой тут не обойтись. И хотя сам Дмитрий Ловецкий относится к своим работам подчеркнуто несерьезно, на сегодняшний день он является одним из самых профессиональных фотожурналистов страны.
«Моя фотографическая Библия — это выставка „Род человеческий“, проходившая в 1960-е годы по всему миру, на которой Эдвард Стейхен — знаменитый американский художник и фотограф — представил работы авторов из разных стран, в том числе и из Советского Союза. Этой выставкой пытались раскрыть суть человека и человечества вообще. Война, мир, любовь — все темы были затронуты», — рассказывает Дмитрий.
Сергей Киврин и Андрей Голованов — пример редкого творческого союза, когда двое фотографов не просто объединяются ради какого-нибудь одного проекта, но работают сообща много лет. А ведь в данном случае речь идет о почти немыслимой продолжительности совместного труда — свыше четверти века!
Сергей Киврин и Андрей Голованов специализируются на спортивной фотографии, работая, кажется, на всех сколько-нибудь крупных соревнованиях в нашей стране и на большинстве зарубежных. И, конечно же, они оба входят в российский пул на главном спортивном событии, на Олимпиаде; их они снимают с 1994 года.
Андрей Голованов:«Ведь спортивная фотография должна не только сообщать о событии, фиксируя его, но и агитировать за спорт, привлекать к нему внимание и интерес. Однако повторить мировой рекорд не попросишь, и те эмоции, которые испытывает спортсмен, побеждая или проигрывая, то предельное напряжение в ходе поединка на бис не исполняются».
Сергей Киврин: «Хороший снимок получается, когда фотограф преломляет все происходящее через свои ощущения, а количество кадров большого значения не имеет».
Презентация очередного номера глянцевого журнала для мужчин
Евгений Кондаков — российский фотограф-документалист. Однако в этом традиционном жанре он нашел для себя уникальную нишу, сконцентрировавшись на фиксации становления нового мира — мира капитала, гламура, богатства и власти. С начала 1990-х годов он снимал то, как вчерашние советские люди превращались в бизнесменов, политиков, бандитов. Первые малиновые пиджаки, первые закрытые вечеринки, бизнесмены на шестисотых «мерседесах» в окружении охраны — все это зафиксировала камера Евгения.
Годы работы Евгения Кондакова в этом жанре были сведены в серии «Так любят в России» и «Русская сексуальная революция», посвященную раскрепощению первого постсоветского поколения.
Павел Кривцов — фотограф-документалист, работающий в жанре православной фотографии. Будучи глубоко верующим человеком, он приносит эту веру и в свое творчество, которое отличают искренняя правдивость и любовь. Вот уже более 50 лет он снимает простых людей — самых разных и оказавшихся в разных условиях.
Работы Павла Кривцова принесли ему заслуженную славу одного из лучших фотографов России, а также мировое признание, выразившееся в многочисленных наградах, включая World Press Photo Golden Eye.
«Для меня фотография — способ познания жизни, действительности, которая меня окружает, способ познания человека, его характера, жизненных ситуаций, которые складываются вокруг людей. Поэтому мне хотелось, чтобы мои фотографии были ненавязчивыми и одновременно заставляли человека их рассматривать», — говорит Павел.
From the wine-dark waters of the Aegean Sea to the back roads of the Balkans, James Nachtwey documents the dangerous passage
James Nachtwey for TIME
Refugees on board a train in Tovarnik, Croatia, Sept. 18, 2015.
Their journey began in war, poverty and oppression. They are fleeing, by the hundreds of thousands, from Syria, Iraq and Afghanistan, from Somalia, Iran, Pakistan and Eritrea, a ceaseless flow of humanity driven by fear, insecurity and lack of opportunity, their desperation matched only by their fortitude and sense of hope.
Somehow they make it to Turkey, within sight of the Greek island of Lesbos, and embark in a flotilla of frail rubber rafts to the refuge of Europe. Entire families, old folks, young children and infants brave the perilous crossing outfitted with flimsy “life preservers” or inflated inner tubes. Most of them make it across, but some have perished at sea.
Photograph by James Nachtwey for TIMERefugees, mainly Syrian, cross from Serbia into Croatia. They are among an estimated 60 million migrants on the move worldwide.
Once they set foot ashore, their past lives are no more than a memory, their futures uncertain. Now they must begin walking, with whatever possessions they can carry, but they’re not sure in which direction or even where they are going. They only seem to follow those who have gone before. Eventually a system of sorts, established by various NGOs, comes into play and they begin the next leg of the journey across Europe, by boat, by train, by bus and on foot, from border to border, with a vague notion of reaching Germany or Sweden or Norway.
In the Croatian town of Tovarnik, on the border with Serbia, thousands huddled at a train station and thousands more along a roadside, waiting to board trains or buses for unknown destinations. Many have no idea which country they are in. The early stages of this transition were chaotic, barely controlled, not by NGOs, but by riot police, trained to deal with civil unrest or football hooligans. Families are separated, but the police remain oblivious to their pleas, arrogant in their power over the powerless, betraying the hope of the desperate who had made it that far, against all odds, only to suffer the cruelest fate of all.
James Nachtwey is a TIME contract photographer, documenting wars, conflicts and critical social issues.
Йозеф Куделка – замечательный человек и фотограф. Биографических справок о нем написано много, но лучше всего о мастере говорят те, кто с ним общался лично. Поэтому вместо биографии я рада представить вам перевод интервью с фотографом, взятого Тимом Ноуксом.
«…За прошедшие пятьдесят лет Йозеф Куделка снял сотни замечательных фотографий. В редком интервью с фотографом мне удалось расспросить Куделку об его захватывающей карьере и о том, почему Куделка был единственным человеком, который мог открыто критиковать Анри Картье-Брессона.
45 лет назад фотограф впервые решился продемонстрировать свои фотографии, и сегодня его считают человеком-загадкой. Его работы открывают красоту абстрактных форм и пластику угрожающих теней в пустынных ландшафтах, в них люди лишены права голоса. В агентстве «Магнум», где работает Куделка, говорят, что 74-летний фотограф скорее заснет на полу офиса, чем снимет номер в гостинице. Его друзья и критики утверждают, что Йозеф Куделка совмещает в себе качества добродушного гения и хладнокровного профессионала, который предпочитает много работать и мало говорить. Так что же из этого правда?
Когда я прибыл в Прагу, чтобы взять интервью у мастера, эти противоречивые мнения столпились в моей голове. Личность Куделки действительно окутана тайной – его домашний адрес официально не обозначен, а общается мастер по факсу. Если ему нужно поговорить, он сам выходит на связь, а не наоборот. За час до назначенного интервью зазвонил телефон.
«Алло? Я пытался связаться с вами раньше, но не смог дозвониться», — говорил в трубке восточно-европейский голос. «Это Йозеф Куделка. Добро пожаловать в Прагу. Вот мой адрес».
Через двадцать минут прогулки по центру города я завернул за угол дома и услышал в утренней тишине свое имя. Подняв голову, я увидел силуэт мужчины на третьем этаже. На вопрос, как меня узнали, мужчина ответил: «У меня хорошая интуиция».
С этим нельзя поспорить. Йозеф Куделка – фотограф мирового значения с потрясающим чувством интуиции. Мастер родился 10 января 1938 года в небольшой моравской деревушке. Он начал снимать в 14 лет, вдохновившись пейзажными фотографиями, которые показал ему друг семьи. Продавая клубнику местному мороженщику, Йозеф Куделка накопил средства на компактную камеру Bakelite. Позднее, будучи студентом инженерного отделения, он приобрел Rolleiflex, и с 1961 года использовал его для съемки представлений театра для пражского журнала “Divaldo”. Все знают, что эти фотографии привнесли художественный смысл в публикации издания, которое ранее считали чисто рекламным. На постановках «Короля Лира» и «В ожидании Годо» Йозеф Куделка ходил среди актеров, снимая их так, как будто действие происходит на улице. Так мастер научился рассказывать целую историю в рамках одного кадра, что помогло ему при съемке повседневной жизни чехословацких цыган и впоследствии – советского вторжения в Прагу в 1968 году.
И вот открылась дверь – и передо мной стоит легендарный фотограф. Он спокоен. Куделка уже прожил жизнь, но его озорной взгляд говорит о том, что внутри он еще молод. Он приглашает меня в свой современный пентхаус, где я увижу много толстых книг с его именем на обложке и огромную коллекцию негативов и напечатанных фотографий.
«Об идеальном доме я никогда не мечтал, и никогда не хотел быть к нему привязан», — говорит Куделка, провожая меня в комнату, посреди которой стоит огромный белый стол. «Когда я купил эту квартиру, я организовал ее для работы. Я живу в Париже, и это лишь очередной перевал для путешественника. Я не испытываю необходимости заполнять дом вещами. За последние три года я купил всего две рубашки. Я даже сплю в них. В одном кармане я храню паспорт, а в другом – деньги. Они легко стираются и сохнут. Я вожу с собой только нужные вещи – мои камеры, пленку и запасную пару очков».
За столом он предложил мне кофе или моравское вино. На часах 10-30. Вино в бокале.
«Первое, чему я научился за годы выступлений с волынкой на народных фестивалях», — говорит он, нарезая хлеб и ветчину, — «если ты играешь и пьешь всю ночь, нужно обязательно поесть».
Йозеф Куделка, с которым я познакомился, был совсем не похож на необщительного и неприветливого человека, каким его описали. Напротив, он показался мне добрым и дружелюбным. Куделка много видел и может обо всем рассказать; на всякий счет у него есть свое мнение. Мастер не удовлетворен тем, чего достиг, и стремится к большему.
«Многие фотографы, такие как Роберт Фрэнк и Картье-Брессон, перестали фотографировать после 70, поскольку почувствовали, что им нечего больше сказать», — говорит Йозеф Куделка. «Я же по сей день просыпаюсь с желанием фотографировать, и оно стало только сильнее. Но я вижу, что есть фотография, которой пришел конец, поскольку не существуют сами герои. С 1961 по 1966 год я снимал цыган, потому что мне нравилась их музыка и культура. Они были во многом на меня похожи. А сегодня все меньше и меньше людей похожи на тех, прежних цыган. Но я могу продолжить проект «Черный треугольник», поскольку его цель – снять пейзажи, которых больше нет. Я могу показать, какой эта земля была раньше, и какая она сейчас, чтобы люди поняли разницу. Это дает мне стимул».
На мой вопрос о нарушении Варшавского пакта в 1968 году, когда советские войска вторглись в Прагу, чтобы навести социалистический порядок в Чехословакии, Куделка задумчиво посмотрел в тихий небосклон города.
«Я вернулся из Румынии, где снимал цыган, и моя девушка позвонила мне несколько раз, чтобы сообщить, что наступают русские. Я открыл окно и услышал, как каждые две минуты над головой пролетают самолеты, и понял, что случится что-то масштабное. Мне повезло, что у меня осталась пленка, я вышел на улицы города и начал фотографировать танки и солдат. Люди говорили, что я сумасшедший, потому что русские стреляли во всех, кого видели с камерой – а я стоял прямо перед танками! Через несколько лет фотограф Ян Берри, который также снимал эти события, сказал, что, увидев меня там, подумал, что я либо полный идиот, либо очень отважен. Но дело было не в смелости, я просто хотел это снять».
В 1969 году фотографии тайком вывезли из страны, и они оказались в руках у Эллиота Эрвитта, который был тогда главой «Магнума». Фотографии появились во всех международных журналах без указания авторства, чтобы защитить Куделку и его семью от возможного преследования. При содействии агентства «Магнум» фотограф смог уехать из Чехословакии в 1970 году на Запад, чтобы фотографировать цыган. Однако на родину он вернуться не смог и получил политическое прибежище в Англии, где в течение девяти лет Йозеф Куделка жил между Брик Лейн и Бэттерси.
В Лондоне он встретился с Анри Картье-Брессоном, который почти оставил фотографию, чтобы полностью посвятить себя живописи. В отличие от других фотографов «Магнума», которые считали Брессона неприкосновенным кумиром, Куделка говорил с Брессоном честно и прямо.
«Я встретил Брессона в 1971 году. Я не слушал его советов о фотографии, а он ненавидел мои панорамы», — усмехнулся Куделка. «Я был, фактически, единственным человеком, который говорил ему то, что думает. Он говорил, что считает меня младшим братом. Мы ругались, но оставались братьями. Однажды он пришел ко мне и сказал: «Йозеф, я здоров и прекрасно себя чувствую, но временами случаются проблемы с сердцем, потому что ты сильно меня заводишь. Если это случится вновь, выйди, пожалуйста, из комнаты». А я ответил ему: «Анри, мы дружим потому, что я принимаю тебя таким, как ты есть, а ты принимаешь меня, поэтому, выйти из комнаты должен будешь ты, а не я». Я мог сказать Брессону все что угодно, но если бы я сказал подобное другому члену «Магнума», на меня бы сильно обиделись».
Путешествуя по Европе и фотографируя жизнь, Йозеф Куделка держался на плаву за счет дотаций и побед в конкурсах, а не гонораров от глянцевых журналов. Кроме того, он не использовал цветную пленку.
«Я снимал в цвете один раз в жизни», — сказал он. «Но мой выбор пал на черно-белую пленку, и на это повлияло несколько фактов. В 1970 годах все цветные пленки были разными, и контролировать композицию было трудно. Кроме того, я начал сомневаться в своих черно-белых работах и потому забросил цветную фотографию».
В 1984 году в лондонской галерее Хейворд состоялась личная выставка Йозефа Куделки. Фотографии мастера были представлены в экспозиции наряду с работами Анри Матисса. В том же году умер отец Куделки, но из-за своего политического статуса Йозеф не смог приехать на похорны отца. Поскольку в Чехословакии у фотографа не осталось семьи, Йозеф Куделка впервые официально заявил о своем авторстве в отношении фотографий советского вторжения в Прагу. Шесть лет спустя, будучи гражданином Франции, он прилетел домой и организовал первую выставку своих фотографий. В родной стране он не был 20 лет.
Последние двадцать лет Куделка провел в путешествиях по Восточной Европе с панорамной камерой, дегустируя вино и документируя все страны от Бейрута, до «Черного треугольника». В 2004 году Куделка был награжден премией Infinity Корнелла Капы (Cornell Capa). Четыре месяца спустя из жизни ушел Брессон.
«Я был единственным фотографом на его похоронах», — вспоминает Куделка с улыбкой. «Я рад, что смог присутствовать на церемонии, потому что не смог проводить отца. Забавно, но когда я прихожу в музей и вижу хорошую картину, я всегда покупаю открытку, чтобы отправить ему, но затем вспоминаю, что его больше нет. Для меня он жив во многом».
Затем Куделка пригласил меня выпить кружку пива «Гамбринус» и попробовать местное блюдо, куриную грудку, запеченную в картофельном пироге. Перед уходом я задал ему последний вопрос: снимает ли он для того, чтобы его запомнили.
«Неважно, как люди будут использовать мои фотографии», — ответил он, надевая куртку. «Важно фотографировать. Другим фотографам нравится, когда их печатают на развороте The Sunday Times. Я мыслю иначе. Самое главное – получить позитив из негатива. Как только ты поймешь, кто ты есть, и для чего ты живешь, ты – на верном пути».»
Martin Parr: 'If I knew how to take a great photo, I’d stop’
Martin Parr has turned his unerring eye for the quirks of British life on a new subject. He tells Alastair Sooke what drives him
"I’m a nosy person,” says Martin Parr, examining his deadpan portrait of a Yorkshire farmhand clutching a bundle of rhubarb. “There’s no better way of finding out about something than going to photograph it. And the Rhubarb Triangle has always fascinated me.”
Sitting downstairs in the tall Georgian terraced house in Bristol where he has lived since 1987, Parr, 63, the sardonic chronicler of contemporary life and arguably Britain’s greatest living photographer, is discussing his latest commission, a series of colour pictures documenting the nine square miles of countryside in West Yorkshire known as the Rhubarb Triangle.
Here, in the frostbitten fields on the edge of the Pennines, between Wakefield, Morley and Rothwell, the conditions are peculiarly conducive to the cultivation of this edible Siberian plant. As a result, during the 19th century, a vigorous rhubarb industry emerged.
In its heyday, in the Thirties, there were hundreds of growers in the Triangle, which once encompassed 30 sq miles. Now, though, there are only a dozen left – and Parr spent much of last winter documenting them.
There they all are in his pictures. A stocky man in a flat cap, holding a special L-shaped thermometer that measures the “cold units” of the soil in the fields; a jug-eared lad wielding a pitchfork loaded with tubers; three grubby, wizened workers, Dickensian in their muck-spattered aprons.
Martin Bramley. The Rhubarb Triangle. 2015.Credit: Martin Parr
Early next month Parr’s rhubarb series will be shown at the Hepworth Wakefield gallery, as part of the first British survey of his career since a retrospective at the Barbican in 2002. “We still have an issue with photography in Britain,” he says in the commanding baritone voice with which he marshals his clipped, decisive sentences. “I sell a lot more prints abroad in, say, Paris than in London. It’s unusual for me to have a big show here.”
Parr is a tall, imposing figure with the faintly awkward bearing of a retired military officer. When I ask him to explain the appeal of the Rhubarb Triangle as a photographic subject, he seems instantly irked. “That’s why I take photographs,” he replies. “Remember: that’s how I express myself. Why should I do it in words when I’m a photographer?”
This is not what I was expecting. If anything, Parr is known for his impish humour. Ever since he showed his great photographic series of the Eighties, which anatomised the subtly odd, and sometimes ludicrous social conventions of the British working and middle classes, he has enjoyed a reputation as a playful satirist, skewering the nation’s eccentricities.
His eye is often drawn to those details that are surprisingly eloquent about status and taste: chintzy toilet roll covers, dark-brown tea in china cups, greasy fry-ups. In short, Parr loves to record the mundane absurdities that make Britain both charming and bizarre. “Part of what I’ve done is to make the everyday look more interesting,” he says. He even devoted his first photo-book, Bad Weather, to our national obsession.
People are funny. There’s no question about that. How can you not laugh?
Martin Parr
Irony, then, is his prime modus operandi as an artist. Yet, when I look into his eyes, I do not see a sparkle. Does he consider himself a satirist? “I understand that there is a background in the UK of satire, and I feel part of that,” he says.
“But it is as much mischief as anything else.”
So he enjoys poking fun at people? “Well, people are funny, there’s no question about that,” he replies. “How can you not laugh at what’s going on in the world? If you don’t have mischief, it turns into PR and propaganda.”
Parr was born in 1952 in Epsom, Surrey, and grew up in “a posh bungalow” in suburbia. After studying photography at Manchester Polytechnic, he moved in 1975 to Hebden Bridge in Yorkshire, where he produced a body of work in black and white chronicling the disappearing customs in the North of England which has become a classic of documentary photography.
There followed a short stint in Ireland, with his wife, Susie, who is now a writer (they have a 29-year-old daughter, Ellen, who is a chef). They returned to England in 1982 and moved to Wallasey, a town on the mouth of the River Mersey.
Around this time, Parr became inspired by “the serious colour photography coming from America”, by the likes of William Eggleston and Joel Sternfeld. He also started to collect “brightly coloured” postcards.
Today he collects photo-books (indeed, his promotion of them has helped to spark serious interest in the genre), as well as strange ephemera, including watches decorated with the face of Saddam Hussein, and Margaret Thatcher memorabilia.
“Clutter?” he says, with self-conscious irony, when he shows me his boxes of bric-a-brac in the basement. “Maybe to you. For me, this is my life and soul.”
Looking at postcards convinced Parr that he should try working in colour himself. “Much of the language I have adopted has come from the commercial photography world,” he says.
“It’s bright, it’s colourful. It’s entertainment. Having changed, I never went back.”
West Yorkshire. Calderdale. Halifax. Steep Lane Baptist Chapel buffet lunch. 1976.Credit: Martin Parr/Magnum Photos
His first substantial series of colour photographs, The Last Resort, made his name. (Ten pictures from the series will be included in Parr’s Hepworth Wakefield retrospective.) These photographs, which depict working-class holidaymakers relaxing in the shabby seaside resort of New Brighton, a few miles along the coast from Wallasey, remain as startling today as ever.
A naked boy scampers in front of a patch of sea clogged with garbage. A sunbather lies alarmingly close to the caterpillar tracks of a digger on a concrete ramp. Pasty holidaymakers jostle for hotdogs. A baby under a pink sunshade wails unheeded by its mother.
Here, it seems, is a vision of dereliction and despair – an indictment, presumably, of Britain under Thatcher.
The photographs did not attract much attention when they were initially exhibited in Liverpool. But when they were shown at the Serpentine Gallery in London in 1986, they were, says Parr, “quite controversial”.
What did people say? “You know, that they were exploitative, blah, blah, blah. Taking the p--- out of the working classes.” Did he feel misunderstood? “To a certain extent, yes. But it did me no harm, because it made people look at the work. I don’t care what people write or say. I’m pretty laid back.”
Although the reaction to The Last Resort didn’t hinder him, the charge of exploitation has lingered. The picture editor Colin Jacobson once called Parr “a gratuitously cruel social critic who has made a large amount of money by sneering at the foibles and pretensions of other people”.
Most photographs we digest are a lie. My job is to question that.
Martin Parr
Then there was the hoo-ha when Parr applied to become a member of the leading photographic cooperative Magnum, of which he is now president. Welsh photojournalist Philip Jones Griffiths wrote a letter to the members of Magnum in which, Parr recalls, “he said I was a 'fascist’ photographer. I was somewhat amused, but obviously felt let down.” The target of Parr’s “mischief” is not always clear. One typical picture shows a light switch surrounded by ornamental plastic like a fancy picture frame. It appears to invite mockery of whoever was pretentious enough to decorate their house in such a kitsch fashion.
Yet, says Parr, “if there is snobbery to be found there, it must be in the viewer, and all I’ve done is echo that. Are you saying everything should be anaesthetised?”
Alternatively, consider Parr’s close-up pictures of food, which he shoots using a macro lens and a ring flash, presenting the subject in a bright, even unflattering light, like a medical specimen. At first glance, the cheap junk food in his images appears disgusting.
New Brighton. From 'The Last Resort'. 1983-85.Credit: Martin Parr/Magnum Photos
“That’s what you say,” he says quickly, before adopting the exasperated tone of a teacher explaining something for the umpteenth time. “Food is a big lie. If you look at a package in a supermarket and then you look inside at the food you are buying, the two have very little relationship, right? It’s a fundamental lie. So my pictures are of real food, as we find it, and they are not all disgusting. You must understand that when I explain it to you, yes?”
Parr’s riposte to the “fundamental lie” of food photography is at the core of his identity as an artist. “Most of the photographs we digest are telling us a lie. My job is to question that.”
He does this, he says, by enacting his primary role as a “documentary” photographer: to record the world as he encounters it, with intelligence, openness, and honesty. “You show things as you find them.”
Does he prefer to photograph any social group in particular? “I find them all interesting,” he says with surprising aggression, as though sensing a trap. “So, no is the answer to that.”
What about the wit and irony of his pictures: how important are these elements to him?
“Documentary is subjective and I try to make it as engaging as possible. I’m in the entertainment business.” He pauses. “There are serious undertones to what I do – my pictures are ambiguous, as I think good photography should be – but it isn’t my job to tell people what they are.”
St Moritz polo world cup on snow. From 'Luxury'. 2011.Credit: Martin Parr
He has been taking pictures for more than 40 years. Does he plan to retire? “I don’t think so,” he says. “I do other things that complement my work as a photographer: I edit, I am the president of Magnum, I curate.”
As well as running the Martin Parr Foundation, which advances education in the art of photography, he is curating Strange and Familiar: Britain as Revealed by International Photographers, an exhibition that will open at the Barbican in March.By now, I suggest, he must have finessed the formula for taking a quintessential “Parr” photograph. “You are after iconic moments,” he concedes, “but they are very difficult to produce. Most of the pictures I take are not very good. For the rhubarb commission, I took three or four thousand – and ended up with 40. If I knew how to take a great photo, I would stop.
“My job is to record things with integrity, and I can always do that,” he says. “Whether I take a 'great’ photo is down to luck.”
Мы никогда не сможем предсказать, где подобная великая очередь возникнет в следующий раз.
Выставка Серова проходила в Третьяковке на Крымском Валу три с половиной месяца, но лишь несколько дней назад она, благодаря небывалому нашествию народа, превратилась в настоящий хит интернета. Произошло это отчасти и благодаря властям - в последнюю неделю у длинных очередей почти ввели чрезвычайное положение: приехали МЧС, развернули палатки для обогрева, организовали полевую кухню, начали дежурить врачи, к посетителям даже подходили психологи.
Огромная очередь стала и предметом бесчисленных шуток в социальных сетях - удивительно же, но ни падение рубля, ни рост цен, ни тревожная обстановка в мире, ни даже суровый мороз не мешают людям, съехавшимся со всей страны, часами стоять для того, чтобы увидеть "Девочку с персиками" и "Девушку, освещенную солнцем". Картины, которые, как и половина других картин на этой выставке, совершенно спокойно висели в Третьяковской галерее до нее и, разумеется, будут висеть там же и после.
Другие же наблюдатели удивлялись: надо же, как новое поколение россиян отвыкло от очередей! А ведь было время, когда без очередей нельзя было пройти решительно никуда, когда многочасовое стояние в бесконечных очередях было естественной обязанностью и насущной потребностью каждого советского гражданина.
О советских очередях слагали стихи, пели песни и даже писали романы. Очередь как культурный феномен препарирована в научных исследованиях. На мизансцене очереди основаны тысячи сюжетов. "Историческая правда" вспоминает самые знаковые очереди Москвы за последнее столетие.
Очередь к телу Ленина в день похорон, 1924 год
Очередь к Мавзолею Ленина
Самая долгая очередь в Москве - поток желающих посмотреть на труп вождя мирового пролетариата в стеклянном гробу не иссякает с 1924 года. Самый пик посещения был 21 января 1984 год, когда исполнилось 60 лет со дня смерти Владимира Ильича. Такое количество людей, собравшихся почтить память вождя мирового коммунизма, на Красной площади собралось, вероятно, последний раз в истории.
* * *
1953 год: очередь на похороны Сталина
6 марта 1953 года тело горячо любимого советским народом генералиссимуса Сталина было выставлено в Колонном зале Дома Союзов, а через три дня и три ночи Сталина похоронили в Мавзолее на Красной площади. Это была самая страшная советская очередь, в давке пострадали сотни, тысячи людей, точных данных о погибших в эти дни в Москве нет.
* * *
Очередь за водкой
Водка - жидкая валюта СССР. Поэтому нет ничего удивительного, что водка была стратегическим продуктом, за обладание которым шли нешуточные войны.
* * *
Очередь за дефицитом
Дефицит — печальнo известный мем советской эпохи. Каждый, кто хоть малую часть своей жизни прожил в стране победившего социализма, неизменно помнит о нем. Само слово дефицит является прямой транскрипцией латинского deficit, что переводится просто как недостаток.
Перечень дефицитных вещей сильно зависел от местных условий. Как правило, чем дальше от Москвы и Ленинграда, тем дефицит был круче. Понятно, что в каком-нибудь городе-милионнике «ухватить» что-нибудь было легче, чем на станции Мухосранск-товарная. В качестве исключения (где дефицит почти не ощущался) были некоторые закрытые города, которые снабжались неплохо (Днепропетровск, Севастополь), рай- и облцентры некоторых советских республик (Прибалтика), отдельные города, председатели горсоветов которых вместе бухали с московской партийной верхушкой, а также некоторые крупные транспортно-перевалочные центры (Одесса) и, конечно, Север и приравненные к нему территории.
* * *
Очереди за продуктами
В конце 80-х нехватка продуктов была обычным делом для провинции, но потом продовольствие стало пропадать и в столичных магазинах. Приходилось занимать очередь в шесть утра - до открытия магазинов, чтобы купить палку колбасы ил пачку масла. В 1991 году, после либерализации цен, проблема дефицита продовольствия и очередей ушла в прошлое, но появилась проблема отсутствия денег.
* * *
1975 год: очередь на Мону Лизу в Москве
В 1975 году на обратном пути из Японии «Мона Лиза» заехала в Москву, где ее выставляли в Пушкинском музее. Очереди до бассейна «Москва», конечно, не было, но в день на шедевр да Винчи приходили посмотреть почти по 5000 человек.
* * *
1980 год: похороны Владимира Высоцкого
Чтобы не омрачать празднества проходившей в Москве Олимпиады, о смерти «антисоветчика» Владимира Высоцкого советские СМИ умолчали. Несмотря на это, очередь желавших проститься с актером выстроилась от Таганки до Кремля.
* * * Очередь за билетами в кино
Билеты в кино да на хороший фильм - вечный советский дефицит.
Очередь в кино в блокадном Ленинграде.
* * *
1990 год: первый Макдональдс
«Макдоналдс» на Пушкинской площади в день своего открытия 31 января 1990 года тоже стал в своем роде местом религиозного поклонения – перед рестораном собрались более 5000 человек, а всего в первый день отведали гамбургеров и чизбургеров больше 30 000 жаждавших свободы советских людей.
* * * 1994 год: очереди из вкладчиков МММ после ареста Мавроди
Летом 1994 года, сразу после ареста Сергея Мавроди за неуплату налогов, тысячи вкладчиков у здания МММ на Варшавском шоссе пытались обменять свои «мавродики» на рубли. Несмотря на то, что вклады вернуть не удалось, всенародная любовь к Мавроди помогла ему годом позже избраться в Госдуму, а арестован и осужден он был уже только в 2003 году.
* * *Очереди к поясу Богородицы в Москве
Пояс Богородицы прибыл в Москву с Афона. Поклониться реликвии в храме Христа Спасителя удалось уже почти полумиллиону человек, однако до сих пор остается не совсем понятным, почему участники ажиотажа до этих пор не воспользовались возможностью поклониться другой частичке пояса, хранящейся в Храме Илии Пророка на Остоженке.
30 сентября 2015 года Россия начала военную кампанию в Сирии. После окончания Второй мировой СССР и потом Россия участвовали в десятках военных операций, в которых несли потери. От Китая и Кубы до Анголы и Чехословакии — где и чего добились российские вооруженные силы — в спецпроекте «Ъ»
Ликвидация банд на освобожденных территориях
Западная Украина
В 1939 году регион был присоединен к СССР. В 1942 году на Западной Украине была создана Украинская повстанческая армия (УПА). В 1944 году в рядах УПА насчитывалось до 100 тыс. человек. Почти столько же состояло в подпольной сети Организации украинских националистов (ОУН). Отряды ОУН-УПА действовали на территории восьми западных областей Украины и вели диверсионно-партизанскую деятельность. Только в 1944–1946 годах оуновцы убили более 30 тыс. мирных жителей и 22 тыс. военнослужащих Советской армии. Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/2831262
Сальгадо родился 8 февраля 1944 года в бразильском муниципалитете Айморес, штат Минас-Жерайс. Он получил степень магистра по экономике в Университете Сан-Паулу и работал экономистом в International Coffee Organization. По поручению Всемирного банка Сальгадо часто бывал в Африке, тогда он всерьёз задумался о фотографии. Решение отказаться от карьеры экономиста и переключиться на фотосъёмку пришло в 1973 году. Первоначально он работал над новостными заданиями, больше склонялся к документалистике.
philologist в Список лучших фильмов в истории кино от Андрея Звягинцева
